ВЬЮЧНЫЕ ЛЮДИ
20/11/2001 Асия
- Ты декларацию-то правильно заполнил?
- Правильно заполнил.
- Доллары-то все указал?
- Все указал.
- А может, еще поищем? Ты как?
- Воля ваша.
Опер этот замел меня сразу за пограничным контролем – небольшой, невзрачный такой казахский опер-шакал. Отвел на второй этаж, в конуру свою ободранную. Сейф да стол грязный, больше ничего. Такое в Алма-атинском аэропорту почти каждый раз случается – кого-нибудь из группы забирают и мотают душу: вдруг чего выгорит?
Разденут до трусов, ничего не найдут. А одеваться не разрешают – голый человек всегда неуверенно себя чувствует.
- А юани? Юани все указал? А тенге наши?
- Все указал. Да там всего пять юаней.
- А откуда они у тебя – пять юаней?
- Из Китая вывез в прошлый раз, само собой.
- А справка есть? Покажи!
- Да на хоргосской таможне кто на пять юаней – считай, полдоллара – справку давать будет? Нет никакой справки.
- Так, одно нарушение уже есть! А рубли российские все указал? Давай посчитаем! А ты женат? Где кольцо обручальное? Почему в декларации не указано? А?
- Дома оставил.
- Давай поищем!
- Ищите.
- А что это у тебя на шее? Крест золотой? Так, пятьсот восемьдесят шестой пробы. Грамма три будет. Это ты попал, братан. Контрабанда золота – это уже не пять юаней. В принципе это срок.
- Да я этот крест никогда не снимаю, я и забыл про него, тридцать лет на шее висит – чего его в декларацию вписывать?
- Как ребенок говоришь; обязан был вписать, закон есть закон. Ну ладно, насчет срока я, конечно, пошутил – за крест никто тебя не посадит. Но ты пропустишь свой рейс, пока будешь сидеть у нас в камере, пропадет твой билет, а может, пропустишь и второй рейс, отобьешься от своей группы, сорвется вся твоя поездка. Стоит ли? Давай по-хорошему: сто баксов, и гуляй отсюда. Ладно, пятьдесят.
В коридоре раздались гневные женские крики; рывком отворилась дверь – и в конуру влетела Асия, маленькая, похожая чем-то на кролика казашка. На опера не глядя, сразу ко мне:
- Что он у вас взял? Крест? Больше ничего? Деньги не брал? Скорее одевайтесь и идите в зал вылета. Сейчас объявят посадку. Ничего здесь не забудьте, – командует, как в бою. И на опера по-казахски в крик, аж дрожит от злости, того и гляди в глаза когтями вцепится.
Официально Асия является представителем провожающей казахской турфирмы, через которую мы летаем в Урумчи, встречает, провожает, составляет списки всякие, ставит штампы, и все. Но на самом деле Асия большой человек, муж у нее шишкарь какой-то местный, боятся ее. За бабки на границе и на таможне Асия может все. Асия говорит: «Этого пропускаем!» И этого пропускают. Асия говорит: «Этого не досматриваем!» – и этого не досматривают. Кто с Асией рядом идет – к тому не подходи! Это всякий знает, и мент, и бандит. Мы с ней давно знакомы, платим иногда двадцать, иногда тридцать баксов с рыла и за это имеем в ее лице надежную крышу в Алма-атинском аэропорту.
А то, что случилось сегодня, – и частенько случается – лишь борзость оперов, рассчитывающих на то, что челнок испугается, даст денег и улетит в Урумчи, не успев пожаловаться Асие. Она тоже на месте не сидит, у нее по всему аэропорту клиентура. В этот раз пришла проводить группу, узнать, все ли в порядке. Ребята и рассказали. А могла бы и не прийти.
И впрямь – только в зал спустился, посадку объявили.
Насчет посадки этой тоже тонкость есть: как откроют дверь на летное поле – сразу в дверях толкучка страшная. Казалось бы, ну куда ты лезешь, все равно самолет без тебя не улетит! Нет, рвутся в дверь – и бегом к самолету. А потому бегом, что надо места как можно ближе к выходу занять, желательно у самой двери, чтобы в Урумчи первым из самолета вылезти и выиграть «битву за склады».
Стюардессы китайские молоденькие вовсе не смеются – только вежливо улыбаются, по-английски приветствия говорят. Но все же чувствуется какое-то неуловимое пренебрежение. Со стороны интеллигентной китайской публики и всех государственных служащих такое неявное пренебрежение почти всегда чувствуется не только к челнокам или русским, а, наверное, ко всем иностранцам. Китайцы знают за собой великое прошлое и видят впереди великое будущее. И сидит в них какая-то, скрытая во глубине глубин души национальная гордость. Может быть, поэтому?
А вскоре свист, гул, рев реактивных двигателей, и чертов аэропорт остается позади, а впереди синее небо и волнующая неизвестность, присутствующая всегда, будь ты хоть десять лет челноком.
«Сталин»
Самолет «Ту-154» авиакомпании «Синьцзянские авиалинии» мягко коснулся колесами бетонной взлетно-посадочной полосы Урумчинского аэропорта. Взревев, двигатели переключились на режим торможения. Резко упала скорость, и челноки, по обычаю, дружно захлопали в ладони и закричали «ура», выражая свой восторг по поводу удачного прибытия в Урумчи, город побед и поражений, удач и разочарований. Многих он обогатил, многих сделал счастливым и обеспеченным, но многих и пустил по миру, выселил из уютных квартир, а то и свел в могилу.
Урумчи, пионер российского челночества! Урумчи, символ обмана и жульничества! Урумчи, каждый челнок, глядя на тебя с трапа самолета, говорит себе: «Ну что, посмотрим, кто возьмет верх на этот раз – Я или Ты».
А дальше идет все больше проза: пограничный контроль, где внимательные китайские пограничники, отлавливая взглядом народ посолиднее, на всякий случай спрашивают: «Турист?» – и, получив ответ: «Да, турист», теряют к тебе интерес. Их интересуют не «туристы», а «служебники» – обладатели служебных паспортов, прибывшие в Китай по служебной надобности и заслуживающие более предупредительного отношения, чем «туристы». «Служебник» везде пойдет вне очереди, у него ничего не отнимут на таможне, но за чертой таможенного контроля его преимущества заканчиваются, да и нигде больше «туристы» со «служебниками» не сталкиваются.
«Турист» же пойдет по «полной программе»: внимательный паспортный контроль – здесь все без убытку, хотя есть тонкость, – все «туристы», а проще сказать, челноки (настоящих туристов в Урумчи не бывает, за самым редким исключением) должны проходить группа за группой, без всяких отставших и отсутствующих, а то не пустят. Дело в том, что для въезда в Китай существуют два типа виз: групповые (когда визу оформляет туристическая фирма) и индивидуальные (когда визу оформляет частное лицо), причем стоимость таких виз практически одинакова. Ясно, что разделить стоимость групповой визы на десятерых вдесятеро выгодней, чем оформлять индивидуальную. Поэтому в Китай челноки едут группами. Соответственно и пограничный контроль проходят группами: Иванов – есть, Петров – есть, Сидоров, и так далее. По издревле заведенному правилу в групповой визе указывается профессия «туриста»: Иванов – инженер, Петров – технолог, Сидоров – врач и тому подобное, хотя к реальным профессиям это не имеет никакого отношения, и зачем это надо – непонятно.
«Сталин» – как все: предъявил пограничнику свой загранпаспорт, сам нашел и отчеркнул ногтем у него в списке свою фамилию. Китаец посмотрел, сравнил, одобрительно крякнул и цепко взглянул «Сталину» в лицо, а затем на фотографию в паспорте. Установив их несомненное сходство, пограничник с характерным металлическим лязганием проштемпелевал паспорт и открыл дверцу-турникет.
Пройдя пограничный контроль, «турист» попадает на контроль таможенный и здесь несет первые убытки, хотя китайская таможня по сравнению с казахской или российской – детский садик. Здесь грабят только по мелочи. Например, Иванов, Петров и Сидоров везут с собой одинаковую еду: копченую колбасу, мясную нарезку в вакуумной упаковке и рыбные консервы. Иванову говорят: «Колбасу нельзя», – и ее забирают. Остальное можно. Сидорову – нельзя нарезку, а колбасу пропускают. Петров же лишается рыбных консервов.
Все это скорее смешно, чем грустно, и здесь челноки никогда не спорят, а те, что поопытней, вообще не берут с собой еды. Слава богу, не в голодный край приехали, в любом магазине есть еда, и какая хочешь. Кроме того, на таможне пропускают лишь по литру водки на брата и по десять пачек сигарет, но это уже на законном основании. На китайской таможне никогда не зарятся на твой карман, не устраивают провокаций, не тянут денег.
Вырвавшись из объятий официальных органов, группа челноков выходит под палящее солнце и сияющее, безупречно синее небо Синьцзяна, на стоянку аэропорта; официальная часть как бы закончена, дальше каждый сам за себя.
Старший группы давно уехал на такси в гостиницу – выбивать склады, а сама группа села в автобус, который не едет, сколько ни возмущайся, – встречающая турфирма, сговорившись с другой и третьей, решила за те же деньги перевезти в одном автобусе три челночные группы вместо одной. Ладно, это обычное дело.
А автобус уже, как всегда, окружили уйгуры, молодые шпанята, «переводчики» с понтом. Орут, галдят чего-то. Многих старых челноков узнают, стучат в окно, здороваются. «Сталина» узнали, кричат:
- Сталин, здраст, Сталин!
- Сталин, я тибэ памагай буду! – смеются. Это значит, что прицепятся и будут таскаться хвостом с утра до вечера, мешать во всем, в чем можно.
Собственно, «Сталин» – это я, поскольку дерзаю носить очки и бороду, отчего, по мнению уйгуров, очень похож на Сталина. Попытка объяснить, что настоящий, исторический Сталин не носил ни очков, ни бороды, успеха не имела. Мне было наплевать – Сталин так Сталин, на прибыль это не влияет. Могли бы и похуже прозвать – например, «капитаном». По-русски в «капитане» нет ничего плохого, но уйгуры так называют полицейских, и следовательно, это тяжкое оскорбление. С русского, конечно, что взять, а уйгур, если себя уважает, может ударить в ответ ножом. Для того он и существует, широкий уйгурский нож в кожаных ножнах, что висит на поясе каждого настоящего уйгурского мужчины и юноши. Местные власти этого не запрещают – таков национальный обычай.
У уйгуров и русских вообще многие понятия отличаются. Например, безобидный русский жест «сыт по горло» – провести по своему горлу ребром ладони – для уйгура означает «горло перережу» – угроза и прямое оскорбление. Кто не знает, может нарваться на неприятности.
Насчет же «памагай буду» ребята явно погорячились – «Сталин» хоть и не из самых старых челноков, но в Урумчи был уже много раз, дело разумеет, с него денег не сорвешь. Знают это и уйгуры, а кричат так, для смеха.
Новичку – беда, за ним увязываются целым табуном. Куда челнок, туда и уйгуры, пристают с разговорами (многие говорят по-русски): «Э, брат, когда приехал? Откуда приехал? Какой товар нужен? По какой цена нужен?» В разговоре по реакции челнока пытаются определить, не трус ли, знает ли урумчинскую обстановку, нельзя ли наехать, как-нибудь надуть, вытянуть деньги. Да и на карман поглядывают, хорошо ли за ним хозяин следит.
Но само по себе «памагай буду» означает навязывание услуг переводчика, которых никто не заказывал и в которых никто не нуждается. Знающий пять-десять слов по-китайски челнок в переговорах с продавцом-китайцем (а барахлом в Урумчи торгуют только китайцы) легко обходится калькулятором и собственным указательным пальцем. Кроме того, многие продавцы-китайцы сносно говорят по-русски. Ведь это и их хлеб. Тем не менее назойливые уйгурчата обязательно встревают в такой диалог и за сказанные несколько слов по-русски и по-китайски требуют солидную мзду с продавца. Кроме того, китаец должен сделать уйгурам «подарок» уже за одно то, что как бы они привели к нему покупателя, хотя на деле челнок пришел сам, а уйгуры приплелись следом. В результате продать-купить товар по реальной цене становится невозможным: китайцу невыгодно продавать и еще отстегивать уйгурам, а если он завысит цену с учетом уйгурского «налога», то становится невыгодно русскому.
Сорвав сделку, уйгуры, которым все равно нечего делать, вновь увязываются за челноком, мороча ему голову своими разговорами и наперебой предлагая по супервыгодной цене свой товар: какую-нибудь ворованную или бракованную дрянь, да и той, скорее всего, у них нет и не будет.
Общение с уйгурами – целое искусство. Просто послать их к такой-то матери нельзя, это – оскорбление, могут и за нож схватиться. Главное – не грубить, вести себя ровно, достойно, но и не поддаваться ни на какие «коммерческие» предложения и ни под каким видом не давать ни копейки. Тогда через день отвяжутся, найдут другого, полопушистее. Если хоть раз дал слабину – пропал, сбежится целая орда, будут караулить с самого утра у гостиницы, удесятерят нападки и приставания, а с настоящим продавцом не дадут совершить ни одной' сделки.
Есть и другая категория уйгурских «переводчиков», менее распространенная. От них действительно есть некоторый толк. Они, как правило, не пытаются залезть к тебе в карман, действительно знают, где можно купить интересующий челнока товар, у какого хозяина-китайца «первые руки» (то есть кто настоящий хозяин, а кто взял у него товар на реализацию и «накручивает» цену). Кроме того, некоторые «переводчики» могут помочь урегулировать конфликты с китайскими продавцами.
Например: подсунул тебе китаец вместо одного товара другой или вовсе брак, а ты по какой-то причине проморгал, деньги отдал, товар увез. На своем складе смотришь – мать честная! Сам ты этого китайца больше не найдешь – его лавка закрыта, никто ничего не знает. Обращаешься к «переводчику», так, мол, и так, выбей деньги с китайца, половина (или, скажем, четверть) – твоя. Уйгур китайца найдет, из-под земли достанет и деньги из него вышибет, можно не сомневаться. А отдаст ли тебе твою долю – вопрос. Может сказать: «Китаец уехал в Пекин, Шанхай или умер, убили, посадили, – все что угодно, – извини, брат, не получилось». Может отдать тебе не половину, а четверть – дескать, китаец, собака, деньги не отдавал, еле-еле и это выбил. А может, отдаст все честно и даже телефон свой оставит, чтобы потом только к нему обращался и другим рекомендовал. А в другой раз, особенно когда речь пойдет о крупной сумме, как раз и обманет. Это уж как повезет. Лишь два-три «переводчика»-уйгура во всем Урумчи имеют репутацию порядочных людей. До поры до времени.
Продолжение следует.
Алексей АВТОКРАТОВ.
|
