«Утечка мозгов» при Борисе ГодуновеВ начале семнадцатого столетия, во времена правления Бориса Годунова, верхний боярский слой уже не верил, что за пределами Руси живут люди «с песьими головами». 1/7/2001 Новый взгляд на иностранцев был подготовлен самой историей: книгами и иконописью Византии, чудом эпохи, творением рук иностранцев – великолепным ансамблем московского кремля, шумевшей в Москве на Яузе «немецкой слободой». Бояре, ходившие в послах к иностранным государям, рассказывали чудеса о благолепии и диковинах увиденных стран и городов. В русском войске служили немцы, поляки, литовские казаки, шотландцы, шведы...
Царствование Бориса Годунова явилось праздником для всех иностранцев, живших в России и имевших с ней торговые отношения. Борис ласкал и ублажал их, призывал на службу и щедро одаривал. Однако государево окружение, боярская дума относились к заморским искусникам недоверчиво, особенно к докторам. У русских имелись свои знатоки, начитавшиеся к тому времени средневековых книг типа Галена (Пергамского), в которых говорилось: «Чермная желчь видением жолта, вкушением же горька, черная желчь видением черна...» и тому подобное. Хотя от таких описаний человеческого естества в голове русского грамотника воцарялся еще больший сумбур, чем прежде, прошедший эту науку считался человеком ученым. И ему доверялось не только лечение высокородных россиян, но и испытание присылаемых в Москву иностранных специалистов.
Как свидетельствуют хроники, около 1600 года английская королева Елизавета, с которой Борис Годунов был в большой дружбе, прислала ему своего ученого доктора Виллиса. Его поручили дьяку Василию Щелканову, который взялся испытывать в знаниях англичанина и допрашивать с пристрастием таким образом: «Есть ли у тебя книги и какие? Как же это так, без книг-то лечить?» В ответ на объяснение специалиста, что книги отобрали на границе, но самая лучшая у него в голове, ученый дьяк поинтересовался: «А лекарства ты привез с собой?» «И лекарств я не привез, – отвечал английский доктор, – их приготовляют аптекаря, которые есть у вас; какая будет болезнь, такое лекарство прикажу сделать, а на все болезни лекарства не напасешься». И этот ответ не понравился дьяку Василию Щелканову, и он прямо заявил ученому иностранцу: «Как же без книг и лекарств болезнь узнаешь? По пульсу или по жидкостям в теле?» Короче, «срезал». В Москве Виллиса было приказано не задерживать: дескать, гнать не гоним, да и держать не хотим. Но стремление к учености в русском человеке было неудержимо. Годунов даже намеревался открыть университет. А другой государь, под именем Димитрий, – осуществить в России всеобщее начальное образование. И хотя многие просветительские начинания Годунова исполнены не были, одно, дерзкое, реализовали: отправили студентов за границу «для науки разных языков и грамот».
Как сообщает писатель-историк девятнадцатого века А. В. Арсеньев, в 1601-1602 годах восемнадцать человек из московского государства были отправлены учиться во Францию, к немцам в «Любку» и в Англию. Но тут, как известно, в России наступили смутные времена. Самозванцы, и прочая-прочая... Про студентов забыли. Уже во времена царя Михаила Федоровича Романова, когда все успокоилось и пришло в какой-то порядок, в посольском приказе вспомнили о посланных отроках.
О них же за время многих царствований не было ни слуху, ни духу. Отправленные посольским приказом запросы оставались без ответа. Тогда было велено снарядить посольство, чтобы разузнать на месте, в чем дело. И вот в Англию отправляется посольство от нового русского государя, и в числе важнейших государственных вопросов, жалоб на поляков и шведов и так далее ставится вопрос о студентах. Но как ставится! Сама постановка вопроса заслуживает внимания. Со времен Годуновых минуло десять смутных лет. Целая историческая эпоха. Что с нашими студентами, где они теперь – неведомо. Умерли или живы? По своей ли воле остались или насильно удерживаемы? Надо все проверить. Изучить ситуацию. В те времена на красноречие и искусство своих послов в дипломатических переговорах полагались несильно и поэтому уже заранее, дома, обсуждали все случаи и затруднения, которые могли возникнуть при переговорах, составляли подробнейший посольский наказ. Что-то вроде альтернативных сценариев поведения: а если они скажут то, ты им это...
В составлении наказа участвовали все умнейшие головы боярской думы, каждое слово обсуждалось сообща и на каждый вопрос обдумывался ответ. Для подобной дипломатической переписки еще с шестнадцатого века, наряду с первопечатником Федоровым, существовало особое шифрованное письмо, именовавшееся «литтореею» или «затейною грамотою». Она представляла собой наивное переворачивание букв кверху ногами или набок и небольшое их видоизменение. Это, вообще говоря, было излишне, поскольку саму нашу «кириллицу» и в своем чистом, не исковерканном виде иностранцы воспринимали как шифр.
В таком тайном наказе мы находим продолжение истории со студентами. Перевернем букву с головы на ноги. Читаем: «До памяти Алексею Ивановичу да дьяку Алексею, – доводится до сведения посланных дипломатов, – во III году блаженныя памяти при царе и великом князе Борисе Федоровиче, всеа Русии, посланы из московского государства в аглинскую землю в Лундон, через верного человечка Ивана Ульянова (так перевели русское имя члена английской фактории в Москве Джона Мерика. – А. Ц.) для науки латынскому и аглинскому и иных разных немецких государств языков и грамоте Гришка Олферьев сын Григорьев с товарыщи...»
За давностью лет русские забыли даже имена посланных студентов: Никифора Григорьева именуют Гришкой и перепутывают число «товарыщей» – в Англию посылали четверых, а назад требуют шестерых. Но требуют в дипломатических выражениях. Вопрос щекотливый. Дело в том, что главной целью посольства было просить денег против польского короля и для внутренних нужд страны. Поэтому наказ предписывал послам говорить миролюбиво, упирать на давнюю дружбу с английской королевой, к которой сватался еще Иван Грозный. И если даже предположить, что студенты остались не своею охотою, а удерживаются на чужбине насильно, то в переговорах, строго-настрого указывал царский наказ, этого не показывать. То есть толково объяснить: у нас, понимаешь, была смута, нестроенье, а теперь хорошо, все строится, работа в московском государстве кипит и нашему царскому величеству очень нужны подданные, которые «будучи в науке, всему, для чего посланы, и изучены». Дело совершенно ясное. Надо только, чтобы английская королева (к тому времени – уже король) отдала наших ученых-специалистов послу Алексею Ивановичу да дьяку Алексею, а уж они их «возьмут с собою и поставят пред царским величеством».
Представьте себе картину: Англия начала XVII столетия. Старинный «Лундон», Темза, королевский дворец – все такое же, как сегодня. Парламент, обсуждение закона в три чтения – с XIIIвека. Оксфордский университет – с XII. Знаменитые банки, мануфактуры, железные рельсы, по ним лошадь возит телегу – технический прогресс. Уже целый век – ватерклозет (правда, большинство горожан еще выливают содержимое ночных горшков на улицу). Экзотические напитки из Нового Света, празднества, этикеты (новомодные учебники советуют молодым людям не плевать в тарелки, пользоваться носовым платком, известным с XVI века, а не рукавом).
Происходит долгожданная встреча. С одной стороны, поджарые вежливые англичане в камзолах, париках и шляпах, с другой – невозмутимые наши, дородные («В России, – сообщает иностранный дипломат того времени, – почитают брюхастых»), все в мехах, высоких боярских шапках. Послы употребили все усилия, пустили в ход все средства: ласку, просьбу, угрозу, логику и секретные розыски, и даже намеки на разрыв, чтобы вырвать из-за границы годуновских студентов. Очень были они нужны тогда государству московскому. Известно, что государю была так чувствительна, обидна и даже непонятна потеря своих подданных, что попытка вернуть их повторилась еще через восемь лет. К тому времени студенты давно закончили заграничные университеты и стали, надо полагать, самостоятельными людьми.
Стало быть, результаты первой в истории посылки русских на учебу за границу таковы. О посланных во Францию неизвестно ничего, пропали они или вернулись. Вероятнее, что пропали. О посланных в Любек, к немцам, сохранилось известие 1606 года, в нем любецкие бургомистры с огорчением сообщают царю, что хотя посланных учеников упорно учили, поили, кормили, «а они непослушливы, поученья не слушали и ныне робята от нас побежали неведомо за што...» Нашли ли их, тоже неизвестно.
Что же касается Никифора Олферьева сына Григорьева да Софонко Кожухова со товарищи, то «подлинно ведомо», что они остались в Англии. В донесении царю дипломаты утверждают, что «задержаны неволею», один даже переменил веру «и неведомо по какой прелести в попы попал».
Предположение о «невольной задержке» русских в Англии представилось послам и царю наиболее вероятным. Хотя факт, что один из выпускников стал пастором, говорит о том, что если не все годуновские отроки, то некоторые действительно учились в Англии и, став на высоту европейского образования, не захотели возвращаться на родину, о которой уже и забыли.
Факт грустный, свидетельствующий о том, что родина в те далекие времена не очень тянула к себе закончивших европейские университеты.
P.S. Из всех посланных за границу в годуновские времена молодых людей вернулся только один, как глухо говорят некоторые источники, да и то неизвестно, который. Утверждают, что именем Димитрий. А другие рассеялись по Европе...
Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ.
|
