ТЮРЬМЫ НОРВЕГИИ И РОССИИНа одного норвежского заключенного или подозреваемого в среднем тратится около 1200-1500 крон, то есть где-то 7-9 тысяч рублей, из них 20% идет на самого заключенного. У нас примерно 750 рублей в сутки, из них на человека идет всего рублей 90-100. 19/11/2014 
Читайте начало статьи:
НЕ ТЮРЬМА – ПАЛАТА!
Заключенных миллион – затраты огромные. При этом у норвежцев есть ответ на то, куда ушли деньги, – это показатель рецидивов. У нас же… Граждане выходят из тюрьмы, потеряв все социальные связи: семьи нет, работы нет, идти некуда. Проще – и так часто бывает – вернуться обратно. А в бараке на 100 человек опытные «инструкторы тюремного быта» уже научили, как легко заработать. Вот и получается, что на свободу выходит носитель тюремной субкультуры, который в обычном обществе надолго не задерживается...
Чем больше заключенных ресоциализировано, тем меньше будет рецидивов. Особенно опасны первые часы после освобождения. В Норвегии это хорошо понимают, и поэтому для бывших заключенных снимается жилье на первое время, предоставляется работа. Иногда жилье снимают до конца жизни, но это делает уже не тюрьма, а муниципалитет. У работников УИС и чиновников одна цель – безопасность всего общества. В России человек выходит на свободу, чаще всего, еще более криминальным, чем был раньше.
Успешный опыт Норвегии может стать хорошим базисом для закладки совершенного иного принципа работы системы отбывания и исправления наказаний в России, которая нуждается в реформировании и гуманизации.
– В тюрьму порой попадают люди, оступившиеся или нанесшие вред не умышленно. Как можно оградить таких заключенных от влияния криминального мира за решеткой? В России эта проблема решается?
– Норвежцы многие вопросы решают в «ручном режиме» – начальник тюрьмы может созвониться с коллегой и просто договориться о том, какого заключенного куда лучше отправить. Так же решается и вопрос об обмене или перераспределении осужденных для лишения их криминальных связей в своей тюрьме. В России же дела обстоят иначе. Иногда криминальные лидеры тюремной субкультуры могут даже использоваться сотрудниками, чтобы легче было управлять заключенными – речь идет о «красных» и «черных» зонах.
– А разница в зарплатах у норвежских и российских тюремщиков велика?
– Норвежцы в УИС получают достаточно высокую зарплату. Очень грамотно построена система образования. Чтобы попасть на аттестованную должность в тюремное ведомство, нужно пройти специальное двухгодичное обучение в образовательном учреждении службы исполнения наказаний – Академии KRUS. Отбор курсантов объявляется каждый год, конкурс – около 10 человек на место. Ежегодно обучение могут пройти всего 175 человек. Им выплачивается стипендия в 300 тысяч крон в год (1 крона – 6,3 рубля). Помимо преподавания теории, для студентов обязательно предусматривается прохождение практики в тюрьмах. Всего же в тюремной системе Норвегии работают 3600 человек, численность сотрудников УИС составляет 325 человек. После окончания Академии сотрудник получает 200-250 в месяц и больше. В полиции заплата еще выше.
В России полковник военнослужащий получает более 100 тысяч рублей, а полковник полиции – 50-60 тысяч (столько же примерно и полковник ФСИН). Сотрудники ФСИН зарабатывают официально в среднем от 20 до 50 тысяч – это если не учитывать «теневую сторону» вопроса. В Норвегии же сама система не дает возможности для коррупции.
– То есть коррупции там нет совсем?
– Мы спрашивали об этом сотрудников – они не сразу поняли, о чем мы говорим. Там несколько иные отношения в обществе между людьми – все общаются на равных. Например, в реабилитационном центре сотрудники питаются за одним столом с осужденными. Когда мы были там, пошли вместе пообедать – и начальник тюрьмы помогал работнице кафе накрывать нам на стол. Представьте себе такую картину у нас – начальник СИЗО кормит правозащитников…
Структурно пенитенциарная система Норвегии состоит из центрального аппарата, региональных управлений и, собственно, подразделений – тюрем. При этом низовым подразделениям передан максимум полномочий. В России же действуют много служб – отдел безопасности, отдел охраны, оперативный отдел, режимный отдел, отдел воспитательной работы, УСБ, спецотдел, тыл, производство, медсанчасть, плюс управления и начальники курирующих отделов. В итоге – масса отчетов, справок и совещаний. У норвежцев нет этой вертикали подчинения. Есть начальник отделения и сотрудники со своими обязанностями. По телефону тоже никто не позвонит и не скажет, кого «закрыть», а кого отпустить. Но при этом контроль организован на высоком уровне, как и распределение обязанностей между сотрудниками.
В Норвежских тюрьмах много вольнонаемных работников, которые никакого отношениях к системе уголовных наказаний не имеют. Это не только медики, но и сотрудники муниципальных служб. Хорошо работает система видеонаблюдения и система безопасности в целом.
– Насколько часто в норвежских тюрьмах происходят побеги?
– За последний год не было ни одного случая. А в 2011 году, например, было зафиксировано 4 побега из тюрем с высоким уровнем безопасности и не более 6 случаев в тюрьмах с низким уровнем безопасности. Для сравнения, в России около миллиона заключенных, и побеги случаются гораздо чаще.
Серьезных нарушений закона в норвежских тюрьмах тоже почти не происходит. Сотрудники даже не помнят, когда были случаи применения насилия по отношению к работникам тюрьмы со стороны заключенных.
– А есть ли нарекания к тюремщикам у норвежских правозащитников?
– Да, всегда есть какие-то проблемы. Приезжали к ним не так давно представители Комитета ООН против пыток. Они недовольны, что обвиняемые слишком долго содержатся под стражей (более двух месяцев). Указали и на то, что несовершеннолетние содержатся вместе со взрослыми – несовершеннолетних преступников, кстати, немного, человек 20 по стране. Или, к примеру, нарушением считается то, что террорист Брейвик не может общаться с другими заключенными: он сидит в отделении тюрьмы с самым высоким уровнем охраны в Норвегии и может общаться только с теми, кто находится в этом отделении, – но он там один.
– Как вы думаете, может ли измениться наша пенитенциарная система без основательных перемен во власти?
– Без власти ничего не может измениться. В России все основные вопросы решает один человек, но, боюсь, этот вопрос и ему не под силу. Однако система все-таки меняется. Появление ОНК – это мощный прорыв. Я год изучал систему изнутри. Она становится, благодаря ОНК, все более открытой, а чем больше открытости, тем меньше нарушений. Конечно, материально-бытовые условия меняются гораздо медленнее, и в регионах они различны.
– Вы, как председатель ОНК Ростовской области, довольны результатами своей работы?
– Мы работаем в разных направлениях, это и полиция и ФСИН и Министерство обороны. Но одно я могу отметить точно – система стала более открытой. Уже сегодня случаи, чтобы сотрудники уголовно исполнительной системы применили к заключенным силу без законных оснований, практически сошли на нет – лишние проблемы никому в тюрьме не нужны. Хотя все это не исключает возможности сговора недобросовестных сотрудников с осужденными.
В России по-прежнему проще управлять людьми с помощью страха, а иногда и с помощью так называемых «смотрящих». Не всем сегодня довольны и сами сотрудники тюрем. Жалуются, говорят, что была б у нас еврозона – были бы «еврозэки», но все и сразу изменить нельзя. Да и менять будут они, мы можем только помочь. Здесь открытость, гласность и СМИ играют ключевую роль.
Я считаю, что пока не изменится сознание населения и нашей власти, радикальных перемен не произойдет.
Мы недавно проводили мониторинг деятельности полиции – проверяли работу участковых уполномоченных, патрульно-постовую службу, ДПС, работу отделений полиции. Выявляли, насколько хорошо государственные органы оказывают услугу по охране безопасности граждан и защите их законных прав и интересов. Вдумайтесь: если в нашей стране отмечается до 70% рецидивов среди освобожденных, – какая это услуга? Не очень эффективная – за те деньги, которые тратятся из бюджета на содержание правоохранительных органов. И разговоры об особой ментальности, «своем» пути, о каких-то скрепах здесь не очень уместны.
Беседовала Полина БЫКОВСКИХ.
ИА «Росбалт»
|
