МИГРАНТОФОБИЯ ЛЕЗГИНКИВ России, по данным ФМС, живут и работают более 4,3 миллиона нелегальных мигрантов. Заместитель генпрокурора России Виктор Гринь на днях связал большое количество приезжих и их экономическую активность с ростом экстремистских настроений среди россиян. За что не любят мигрантов? Стоит ли ждать восстания гастарбайтеров и возможна ли в России дружба народов? 15/10/2014 
На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил ведущий научный сотрудник Института социологии РАН Игорь Кузнецов.
– Почему мигрантов в России не любят?
– Потому что у нас в обществе развилась мигрантофобия. Ее не надо путать с этнофобией и ксенофобией, это именно мигрантофобия. Она основана на том, что поведение мигрантов отличается от принятых в обществе норм. Мигранты не интегрируются в среду. Их присутствие рядом воспринимается как культурная оккупация.
– Оккупация – это лезгинка на Манежной площади?
– Мы понимаем, что все люди танцуют, например, в ресторанах – и русские, и кавказцы, кто угодно...
– Так почему же нельзя танцевать на улице?
– Уличный танец – это чисто символическое действие, демонстрирующее «вы нам не указ, имеем право». Если в России не принято танцевать на Манежной площади, то не надо танцевать. Тем более если это воспринимается окружающими не как выражение чувств, а как некий символ – «мы здесь, мы есть». Это очень хорошо считывается очевидцами.
– То есть мигранты в России не ассимилируются?
– От них ассимиляции и не требуется. Местные жители лишь хотят от них соблюдения культурных стандартов. Общество просит, чтобы они вели себя как все. У японцев на этот случай есть поговорка: «Гвоздь, который высовывается, надо забить».
– Но мигранты культурные стандарты не соблюдают.
– И не все будут. Дело в том, что основная масса мигрантов не собирается в России оставаться. Здесь они лишь решают свои финансовые вопросы. Их жизнь и семья – на родине, а Россия для них – только место работы. Они прекрасно понимают, что все равно уедут, поэтому не хотят тратить свои психологические силы и время на интеграцию. К тому же если сейчас они интегрируются, то с усвоенными здесь нормами и стандартами поведения на родине они станут белыми воронами.
– Это касается всех приезжих?
– Речь идет о временных мигрантах, приезжающих в Россию на заработки. У людей, решивших, что будут здесь жить, строить дом и растить детей, интеграция происходит.
Впрочем, не всегда она проходит удачно. Существует феномен «опережающей модернизации». Молодой человек видит в интернете, как в других странах юноши общаются с девушками, какие там технологии, комфорт. Он не хочет ждать, когда его страна станет современной, и приезжает сюда. Они ориентированы на интеграцию, но встроиться в жизнь общества у них получается по-разному. Попадая в среду, они делают «как все». Оттого сейчас в среде мигрантов появилась проблема пьянства, хоть они и мусульмане.
– А кто такой типичный временный мигрант?
– Что бы ни говорила ФМС, единой статистики по мигрантам нет. Есть цифры по пересечению границ, по занятости в легальном секторе... Мы с социологом Владимиром Мукомелем недавно провели самое крупное в России исследование – опросили восемь тысяч мигрантов по всей России, и на основании полученных данных, наверное, можно о чем-то говорить.
Типичный мигрант – это мужчина до 35 лет, со средним общим образованием, приехавший из Таджикистана, Узбекистана или Киргизии. Он приехал из небольшого города, где среда не урбанизирована, а стандарты жизни архаичны. В таких обществах силен внешний контроль. В тех условиях люди ведут себя правильно и адекватно, лишь пока их контролирует сообщество. В противном случае, у них «отказывают тормоза». Пока они живут компактно, все более-менее, но возможны варианты.
– Недавно в Москве около Исторической мечети произошла потасовка с участием мигрантов и ОМОНа.
– Не надо путать. В эту мечеть ходят не только мигранты, и задержали там ингуша. В России чуть менее 20 процентов населения – мусульмане. В Москве и вовсе «каждой твари по паре», поэтому мусульман здесь достаточно. Это были не мигранты, а граждане России. Там было много молящихся, их можно было всполошить тем, что арестовали мусульманина и кто-то этим воспользовался.
Непосредственно мигранты собираются около Соборной мечети, например на Курбан-байрам, и это уже можно считать символически-политическим действием, демонстрацией присутствия.
– Насколько вероятно, что такие символические демонстрации перерастут в массовые мигрантские волнения в Москве?
– По поводу чего?
– По поводу того, что им плохо живется и их притесняют.
– Они маловероятны, потому что все это не соответствует реальности. Они живут здесь, и живут нормально.
– Есть ли разница в восприятии законов у приезжих и россиян? Есть ощущение, что для них важнее не юридические нормы, а традиции...
– Смотря о ком речь. Таджики и киргизы, наоборот, очень законопослушны – это входит в их традиционные стандарты. Бывают отморозки, но они среди любого народа есть.
А вот молодые приезжие с Кавказа любят сами решать вопросы. В любом традиционном обществе не по-мужски обращаться в полицию, если обидели твоего друга, оскорбили жену, миссию возмездия там берут на себя. У нас еще до 1917 года право на правосудие было делегировано властям, а на Кавказе этого не произошло, в частности в силу депортации. Те народы не прошли элементарной стадии модернизации, которая была в Советском Союзе у других. В депортации приверженность традициям усиливается. Традиции – это то, что помогает выживать, а модернизация идет, когда уже выживать не надо.
Эти люди, грубо говоря, попали сразу с острова Пасхи в Нью-Йорк. Сначала культурный шок был у них, а потом культурный шок происходит у местных. Именно его мы сейчас и наблюдаем.
– Многие европейские страны, которые хотели, чтобы приезжие интегрировались в их культуру, заявляли о провале мультикультурного проекта.
– Он и у нас провалился. У нас в советское время была дружба народов. Все уважали друг друга, пока общение шло через посредников. А когда жители таджикских деревень столкнулись с русскими людьми и русским бытом, то они поняли, что жизнь тут абсолютно иная.
То же произошло и в Европе. Концепция мультикультурализма предполагала, что все приезжие захотят стать европейцами. А для архаического общества терпимость и поощрение гомосексуального поведения и вообще любая поведенческая свобода воспринимаются как разложение, для них это не приемлемо. И так везде.
– Помогают ли диаспоры устраиваться своим согражданам вдали от родины?
– Поддержка и значимость диаспоры в жизни мигранта – это миф. В России своими занимаются только таджикская и киргизская диаспоры. Мигранты диаспорам мешают, для них это лишняя нагрузка – они же тут пляшут-поют. Кроме того, у многих диаспор непрозрачная экономическая структура: открыт счет, а откуда и куда идут пожертвования, не очень понятно.
Только 15 процентов опрошенных мигрантов слышали, что такие общества есть, и лишь шесть процентов имели с ними контакт. Есть еще профсоюз мигрантов, но я очень сомневаюсь, что он работает как настоящий профсоюз.
– Насколько толерантны сами приезжие по отношению к местным жителям?
– По нашему опросу, они более благоприятно и оптимистично по всем параметрам думают о местных, чем само принимающее население. Но у них и запросы меньше.
– А негативное отношение москвичей к мигрантам влияет на их поведение?
– Влияет только политизированное, стереотипное отношение – «понаехали!». Но такое редко бывает. В повседневной жизни этой митинговости, которая присутствует на «Русских маршах», нет.
– В повседневной жизни мигрантов предпочитают не замечать.
– Нет, мы начинаем к ним привыкать. Ксенофобии или этнофобии у нас нет.
Среди претензий россиян к приезжим на первом месте (70 процентов) несоблюдение правил поведения. А претензии к иной вере, внешнему облику, национальности – это все вместе порядка семи процентов.
– То есть дружба народов в нашей стране возможна?
– Это натянутый лозунг. Дело не в дружбе, а во взаимоуважении личностей. Как только мы понимаем, что мигранты такие же люди, как мы, мы начинаем их уважать.
Беседовала Александра ФЕДОТОВА.
|
