Пять взглядов на Южный полюсКакая она, Антарктида? Каждому, побывавшему в этом суровом крае Земли она оставляет на память о себе многообразие впечатлений. Предлагаем вниманию читателей пять взглядов на Антарктиду, описанных в разное время разными побывавшими там людьми: полярниками, путешественниками, блогером и режиссером. 26/3/2013 
Взгляд первый: первооткрыватели Южного полюса
Первым, кто достиг Южного полюса, 14 декабря 1911 года стал Руаль Амундсен, норвежский путешественник. Здесь приведены фрагменты из его книги «Южный полюс».
«Ночью я просыпался несколько раз с тем же чувством, какое бывало у меня в детстве накануне сочельника, в ночь перед сочельником: взволнованное ожидание того, что должно случиться. Впрочем, мне кажется, что эту ночь мы спали так же хорошо, как и все остальные.
Утром пятнадцатого погода была великолепнейшей, будто нарочно созданной для прибытия к полюсу. Не знаю точно, но мне кажется, что в этот день мы проглотили свой завтрак немного быстрее, чем в предыдущие дни, и вышли из палатки немного поспешнее, хотя я должен сказать, что это делалось нами всегда со всей возможной быстротой. Мы заняли свои обычные места в следующем порядке: бегун, Хансен, Вистинг, Бьолан и второй бегун.
К полудню мы дошли до 89° 53' южной широты по счислению и приготовились пройти оставшееся расстояние одним махом. В десять часов утра поднялся легкий ветер с юго-востока, небо покрылось облаками, и нам не удалось определить полуденной высоты. Но слой облаков был не толст, и солнце время от времени проглядывало. Наст в этот день был разный. Иногда лыжи скользили хорошо, но иногда дело оборачивалось плохо. В этот день, как и накануне, все шло совершенно механически. Разговаривали мы мало, но зато тем больше пользовались глазами.
Шея Хансена в этот день была вдвое длиннее, чем в минувшие дни, – так он вращал ею и вытягивал ее, чтобы увидеть по возможности на несколько миллиметров дальше! Когда мы выходили, я попросил его смотреть хорошенько во все глаза, и он выполнял это добросовестно. Но как он ни смотрел, ни высматривал, однако, он не видел там ничего, кроме бесконечной, плоской равнины. Собаки перестали нюхать и, по-видимому, больше не интересовались областями, лежащими вокруг земной оси!
В три часа дня все каюры одновременно закричали: «Стоп!» Они тщательно следили за своими одометрами и теперь остановились на точно вымеренном расстоянии – на нашем полюсе по счислению!
Цель была достигнута. Путешествие закончено…
Это был единственный способ, каким я мог здесь, на этом пустынном и заброшенном месте, выразить своим товарищам благодарность. Я видел, что они приняли ее, и приняли с теми же чувствами, с какими она им выражалась. Пять мозолистых помороженных рук схватили шест, подняли развевающийся флаг и водрузили его – в первый раз и первым на географическом южном полюсе.
– Итак, мы водружаем тебя, любимый наш флаг, на южном полюсе и даем равнине, на которой он находится, имя: Равнина короля Гокона VII. Эти короткие минуты, конечно, запомнятся всеми нами, стоявшими там тогда. От длинных церемоний в этих областях отвыкаешь – чем короче, тем лучше…
Конечно, в этот вечер у нас в палатке было праздничное пиршество – правда, пробки из бутылок с шампанским не вылетали и вино не лилось рекой. Мы удовольствовались кусочком тюленьего мяса на каждого, и это было и вкусно и приятно. Никаких иных признаков праздника внутри палатки заметно не было. Зато снаружи бился и щелкал наш флаг. В палатке шел оживленный разговор, и говорилось о многом. Быть может, каждый из нас уносился мыслью домой, как бы желая сообщить о том, что мы сделали. На всем, что у нас было с собой, мы хотели поставить метку «южный полюс» с числом и годом, чтобы потом это служило нам воспоминанием. Вистинг оказался первоклассным гравером, и ему пришлось переметить немало вещей...
Во время нашего путешествия еще не произносилось никаких речей, но теперь Бьолан, очевидно, решил, что подходящий момент наступил, и поэтому удивил всех нас прекрасной речью. Однако мое изумление достигло предела, когда он, окончив свою речь, вынул портсигар, набитый сигарами, и угостил нас всех.
– Не угодно ли сигару на полюсе?
– Охотно выкурю, благодарю вас!
Но этим дело не кончилось. После того, как сигары обошли круг, их осталось еще четыре штуки. Я был очень тронут, когда Бьолан протянул мне портсигар с сигарами и сказал:
– А это я дарю тебе на память о полюсе.
Портсигар я взял и сохраню его, как один из многих трогательных знаков преданности моих товарищей, относящихся ко времени этого путешествия. Сигары я разделил потом в рождественский сочельник и ознаменовал этим торжественный праздник.
Закончив этот праздничный обед на полюсе, мы начали приготовления к отъезду. Прежде всего, была поставлена маленькая палаточка, которую мы везли с собой на случай, если бы нам пришлось разделиться на две партии. Она была сшита нашим искусником Ренне из очень тонкой, непроницаемой для ветра материи. Она была серо-коричневого цвета и очень легко заметна на белой снежной поверхности. К палаточному шесту был привязан еще один шест, так что общая высота его была около четырех метров.
На верхушке был прикреплен маленький норвежский флаг, а под ним вымпел, на котором была сделана краской надпись: «Фрам». Палатка со всех сторон была надежно укреплена оттяжками. В палатке, в мешочке, я оставил письмо королю с отчетом о том, что мы выполнили. Ведь дорога домой была далекая, и могло случиться много такого, что лишило бы нас возможности самим сообщить о своем походе... Кроме этого письма, я написал короткое послание Скотту, который, как я предполагал, должен был первый найти это место.
Из вещей мы оставили секстан с зеркальным горизонтом, цилиндр от гипсометра, три мешка для нот, оленьего меха, несколько камиков и варежек. Когда все было готово, мы по очереди входили в палатку, чтобы написать свои имена на доске, прикрепленной к палаточному шесту…
Наступила торжественная минута. Обнажив головы, мы прощались со своим домом и своим флагом. И вот мы сняли свою дорожную палатку и упаковали сани. Начинался обратный путь – домой, домой шаг за шагом, миля за милей, пока, наконец, мы не дойдем. Мы сейчас же въехали в свой старый след и продолжали путь по нему. Много раз мы оборачивались, чтобы в последний раз взглянуть на «Пульхейм». Опять спустилась белая дымка паров, и скоро последнее, что еще виднелось от «Пульхейма», наш флажок, исчезло из вида...
Было очень приятно идти, повернувшись к югу спиной. Ветер, почти всегда дувший с этой стороны, часто действовал весьма неприятно на наши облупившиеся лица. Теперь же он всегда будет дуть нам в спину, подгоняя нас и одновременно давая нашим лицам время зажить. Еще одного мы страстно желали – поскорее спуститься опять на равнину, чтобы иметь возможность дышать как следует. Ведь здесь наверху нам редко удавалось вздохнуть по-настоящему – глубоко. Чтобы сказать просто «да», нам приходилось дважды вздохнуть. Состояние астмы, в котором мы находились во время своего шестинедельного пребывания на плоскогорье, было весьма неприятно…
Среда, 10 января. «Та же свинская погода», снег, снег и снег. Снег и опять снег. Будет ли этому когда-нибудь конец? К тому же еще такая мгла, что ничего не видать в десяти метрах впереди. Температура – 80. На санях все тает. Все мокнет. Не встретили в эту слепящую погоду ни одного гурия. Снег в начале был страшно глубок, а наст чрезвычайно тяжел но, несмотря на это собаки справлялись с санями прекрасно…
Огромные куски поверхности отвалились, обнажив отвратительнейшие, жуткие пасти таких размеров, что они могли поглотить много таких караванов, как наш. От этих отверстых дыр во всех направлениях отходили безобразные широкие трещины. Кроме того повсюду виднелись холмы и стоговидные образования. Как мы проходили здесь раньше безнаказанно, это, пожалуй, самое замечательное изо всего! Мы прошли тут как можно быстрее. Хансен провалился было в одну из таких трещин, но, к счастью, легко выбрался…
Не так-то легко расставаться с местом, которое долгое время служило тебе домом, хотя бы даже дом этот лежал на 79 градусе южной широты и был почти похоронен под снегом и льдом.
Мы, люди, находимся в слишком большой зависимости от того, что зовется привычкой, чтобы без дальних слов, сразу очутиться вне этой обстановки, с которой постепенно свыклись благодаря долгому там пребыванию… Маленький крепкий домик, расположенный там, за «горой Нельсон» и совсем занесенный снегом, был целый год нашим жилищем, и, право, уютным, хорошим жилищем, где мы после большого и нудного дневного труда находили необходимый нам полный отдых и покой.
Всю антарктическую зиму – настоящую зиму Фимбул (по норвежским поверьям Фимбул – суровая зима, предшествующая гибели мира) – четыре его стены защищали нас так хорошо, что многие бедняги, мерзнущие в умеренных широтах, от всего сердца позавидовали бы нам, если бы увидели, как мы себя чувствовали здесь. В таких суровых условиях, что даже все живое стремительно бежит оттуда, мы во «Фрамхейме» жили себе и поживали невозбранно и привольно, причем жили, заметьте себе, не как животные, а как цивилизованные люди и во всякое время имели в своем распоряжении большинство благ, которые обеспечивает человеку благоустроенное жилище. Кругом царил мрак и мороз, а снежные метели старались во что бы то ни стало замести все многочисленные следы нашей деятельности, но за дверь нашего великолепного жилища никогда не проникали эти враги; в доме мы пользовались светом, теплом и уютом.
Что же удивительного в том, если это место так сильно притягивало к себе каждого из нас в то мгновение, когда мы навсегда покидали его? Перед нами, правда, лежал широкий мир: он мог дать нам многое, о чем мы давно уже тосковали. Но зато среди всего того, что ждало нас, было и многое такое, без чего мы могли с радостью обходиться еще очень долгое время. Когда наступит повседневная жизнь с ее тысячью забот и треволнений, то может случиться, что любой из нас пожелает еще снова вернуться к беззаботному и мирному существованию во «Фрамхейме»...
…цель нашего годового пребывания здесь достигнута... это сознание весило, конечно, значительно больше мысли о том, что нам тут во многих отношениях было хорошо. Сильнее всего способствовало тому, что дни пролетали быстро, и все мы были полны сил, абсолютное отсутствие того, что я называю мертвым периодом за все время нашей (двухлетней) совместной жизни в этом путешествии. Не успевали мы справиться с одной задачей, как уже появлялась другая. Таким образом, мы всегда были заняты, а когда ты занят, то время, как известно, летит быстро.
Люди часто спрашивают, куда в таком путешествии можно девать время? Дорогие мои, если мы и ломали над чем-нибудь голову, то только над вопросом, как бы нам сделать, чтобы времени у нас хватало».
Продолжение следует.
Подготовила Оксана КИСЛИЦЫНА.
«Газета.Ru».
|
