Командировки отнимали все свободное время. Каждый раз, прилетая в Индонезию, я давал себе страшную клятву провести хотя бы один день не за бронированным стеклом насквозь кондиционированных офисных зданий и отеля Grand Hyatt, а на осмотре местных достопримечательностей. Но 20-часовой перелет и истеричные звонки из столичного офиса, где все рушится как раз в тот момент, когда ты находишься дальше всего, несколько снижали мое настроение и желание наслаждаться красотами страны.
21/9/2007
Тем более что индонезийский представитель нашей компании господин Сухарто оказался не самым лучшим гидом на свете. Его спокойная уверенность в том, что в старом городе Джакарты, районе Сунда Келапа, меня убьют местные жители, портила все впечатления. Он упорно не хотел пройтись по древнему колоритному рынку, не желал заглянуть в заброшенный городской порт, не изъявлял энтузиазма сопроводить меня на экскурсии по городским трущобам и вообще, мне кажется, всякий раз испытывал заметное облегчение, провожая меня в аэропорт.
Поэтому решение провести в Индонезии самостоятельный отпуск было неизбежным. Путеводители рекомендовали дождаться для этого сухого сезона, но его можно ждать целый год, потому что в Индонезии с сухостью вообще большая проблема. Даже если по каким-то нелогичным причинам непосредственного дождя в конкретный момент нет, в воздухе стоит обстановка добротной турецкой бани. Даже у бассейна где-нибудь на острове Бали невозможно выдержать больше получаса, а пройтись по улицам Джакарты тяжело даже для физически здорового человека, не говоря уже обо мне. Вроде бы замеры показали (кому-то), что летом влажности в воздухе меньше, а зимой больше. Но это вовсе не тот сухой (с большой буквы) сезон, который так радует нашего туриста в Таиланде или Бирме.
Тотальная влажность в низинах создает в воздухе дымку, при которой получаются плохие фотографии. Это удручает больше всего – потому что именно ради хороших фотографий были построены в VIII-IX веках знаменитые храмы Боробудур и Прамбанан на острове Ява. Это гигантские каменные памятники, сравнимые с Ангкором в Камбодже или индийским Кхаджурахо – но о них мало что известно. В Средневековье в Европе ходили легенды про мифическую царевну Будур, но где она проживаЛА, никто толком объяснить не мог. Мало известно про историю этих храмов и сегодня – удивительно, но никто даже не может дать членораздельного ответа на вопрос, почему в 20 км друг от друга людям вздумалось одновременно начать строительство двух гигантских святилищ разных религий – индуизма и буддизма. Возможно, соперничали друг с другом два соседних царства, а быть может, они объединились династическим браком и в честь этого решили отгрохать два памятника в честь своего единства.
Для местных жителей Боробудур и Прамбанан – не только источник дохода от изменчивого потока туристов, но и реликвия. Когда-то их предки строили эти громадины, потом другие предки забросили их и позволили джунглям поглотить их, а потом они же и расчищали эти джунгли, после того как английский губернатор Раффлс распорядился вернуть их обществу. Сейчас каждого туриста встречают здесь с почетом. При выходе из машины нас сразу же окружили дружелюбные торговцы сувенирами, гиды, внешний вид которых заставляет немедленно отказаться от их услуг, и просто любопытствующие, которых в Индонезии повсюду предостаточно. Впрочем, люди здесь вполне безобидны и естественное нежелание туриста общаться с ними воспринимают без агрессии.
Любой сувенир имеет цену $1 и вполне ей соответствует. Я был приятно удивлен, когда от сувенирной фигурки Боробудура, заботливо привезенной мною домой, случайно откололся кусочек, и выяснилось, что внутри она набита травой – а я то по душевной простоте считал ее каменной или, как минимум, вылепленной из глины. Большое впечатление на туристов производят плевательные трубки, изготавливаемые местными жителями. Конструктивно они предназначены для плевания стрелами, если туда дунуть. Однако многие из моих друзей напрягали все свои жизненные силы и покрывались пятнами, дуя безо всякого результата – стрелы нужно переделывать. Моя собственная трубка, впрочем, плюет превосходно.
В прошлом году храм Прамбанан слегка подпортило землетрясение. Эпицентр толчка находился как раз под одной из угловых башен комплекса – но у нее лишь покосилась макушка, да скатилась вниз пара камней. А вот в соседнем городе Джокьякарта сложились внутрь десятки домов и пара гигантских супермаркетов. Прамбанан явно строили на века.
Очевидное достоинство Боробудура и Прамбанана – из Джакарты сюда с легкостью можно долететь в течение часа. Это начинаешь особенно ценить после более близкого знакомства с Индонезией, 40 тыс. островов которой весьма скудно соединены транспортными путями. Полеты на внутренних авиалиниях являются фактически единственной возможностью перемещаться, и далеко не самой безопасной – ни по статистике, ни по ощущениям.
Одно из самых замечательных мест индонезийского архипелага – область Тораджа (Toraja) на острове Сулавеси, куда можно добраться по автомобильной дороге из города Макассар (Makassar) за семь часов (когда-то в Тораджа летал самолет, но его пассажиры, по их словам, предпочли, чтобы он не летал. И его отменили). Семь часов – и так немалый срок при любом десятидневном путешествии, но водители всего мира, конечно, попытаются максимально продлить такое удовольствие. В этом деле спасает туристический опыт: если вы едете на частном транспорте или небольшом микроавтобусе, нужно делать следующее. Перед поездкой обязательно подойти к шоферу максимально близко и спросить так:
- А можно завтра стартовать в путь в 7 часов, а не в 9:30, причем сразу – взять и поехать?
- Можно, - неуверенно ответит водитель.
- А можно ли закупить бензин заранее, чтобы не заезжать по пути на заправки и не искать топливо нужной марки по проселочным дорогам и частным лавочкам, как это обычно случается?
- Можно, - допустим, скажет водитель, или гид, или оба они сокрушенно скажут так.
- А может быть, и воду для водителя в бутылочке, и десяток бутербродов для его пропитания можно взять заранее, а не заезжать к нему домой на другой конец города?
- Можно, - потупится водитель, который наверняка собирался заехать домой, чтобы показать жене и детям бледнолицых обезьян.
Запасное колесо, лежащее где-то «у друга» водителя в отдаленной деревне, сумка какого-то родственника, которую нужно завезти по пути другому родственнику, и многие другие полезные вещи – все это должно быть уже в машине в тот момент, когда вы в нее садитесь. Вот тогда, и только тогда, есть надежда, что вы доберетесь до Тораджи за семь часов. При еще одном условии: по пути вы не будете останавливаться. Я обычно обещаю водителю денежную премию, если он промчится мимо своего любимого придорожного ресторанчика, где его кофе приходится ждать часами. Если в машине едет еще хотя бы один местный житель (гид, случайный попутчик, коллега-пассажир), избежать остановок не удастся – всем им совершенно некуда девать время, и они готовы максимально часто совершать остановки для похода в туалет или в кафе. Создается впечатление, что они не ели неделями, ожидая этого путешествия. И семь часов превращаются в десять, и вот уже колоритный пейзаж террасных рисовых полей или далеких живописных нагорий вызывает только глухое раздражение, а доброе лицо водителя, оборачивающееся к вам со словами «Ну вот, еще три часа и мы на месте, если дорогу не залило!», рискует превратиться в кровавое месиво.
Путь к просветлению – это обилие свободного времени. На Индонезию нужно потратить не 10 дней, а два-три месяца. В Торадже мы встретили пофигистичную американскую туристку, которая совершает кругосветное путешествие в течение года. Она уволилась с работы, сидит в харчевне и неторопливо ест pamerasan (кусочки мяса буйвола, запеченные в бамбуке), и планирует дальнейшее путешествие. Ей некуда спешить, и этим своим качеством она абсолютно сливается с местными жителями, исповедующими знаменитую индонезийскую философию jam karat – «резиновое время». Когда я пишу эти строки, она еще бродит по миру.
У нее было достаточно времени, чтобы прогуляться по колоритным деревушкам народа тораджа, где дома-лодки потрясают воображение своими размерами и причудливым внешним видом. Когда-то, по словам их обитателей, люди тораджа прибыли сюда с юга на лодках, гонимые людьми буги. Они поставили лодки на крыши своих домов, и так появился прототип знаменитого дома под названием tongkonan – символа земли Тораджа. И сейчас, даже если богатая семья живет во вполне европейском коттедже с большими окнами и террасным балконом, рядом все равно будет построен традиционный tongkonan с задранной крышей, как дань уважения традиции.
Но гораздо больше жители Тораджи озабочены загробной жизнью. Здесь исповедуется настоящий культ смерти и всего, что с ней связано. Когда-то, говорят, они хоронили своих покойников по-людски, в землю, и клали в могилу, разумеется, все то, что может пригодиться на том свете. Ясно ведь, что без золотых украшений, садового инвентаря, домашних животных и большого количества еды там не обойтись. Но потом якобы появились такие, кто разрывал могилы и, не трогая садовый инвентарь, воровал золото. В результате люди тораджа стали хитрее. Сегодня они хоронят себя в отвесных скалах на высоте птичьего полета, или подвешивают гробы на утесах, или заталкивают их в непроходимые пещеры. В некоторых местах гробы стоят буквально на каждом шагу – часть из них давно уже используется для хранения груд костей, саркофаги для которых уже давно сгнили. Мы были в пещере, где по камням повсюду разложены человеческие черепа. А рядом, как посмертные стражники этих своеобразных кладбищ, стоят десятки фигур «тау-тау» - посмертные деревянные изображения мужчин и женщин, похороненных здесь. Тау-тау – самый яркий сувенир страны Тораджа.
Грудных детей хоронят в дереве. Во всем регионе есть несколько штук таких огромных деревьев-кладбищ, и они примечательны тем, что при надрезе выделяют молоко, вызывая у местных жителей аналогию с молоком матери. В стволе делается отверстие, в которое помещают труп, и спустя много лет это отверстие постепенно зарастает, оставляя едва заметный след на коре. Природа принимает людей обратно в себя.
Христианские миссионеры появились в Торадже в начале ХХ века и ужаснулись всеми этими ритуалами. Они объяснили людям, что так делать нельзя (а вот сжигать заживо Яна Гуса, Жанну д’Арк и Джордано Бруно, видимо, можно – злорадно подумалось мне). В деревне Лемо до сих пор стоит памятник местному жителю, прервавшему жизнь одному такому миссионеру, который слишком уж упорствовал. С тех пор многие тораджа все-таки приняли христианство, но как хоронили в скалах, так и хоронят, и на похоронах продолжают устраивать свои языческие вакханалии, только крест сверху вешают, да и всего.
На похороны собирается все население десятка окрестных деревень. Чтобы собрать денег на такие похороны, семьи копят иногда год, и все это время покойник лежит где-нибудь поблизости. Индонезийское правительство пыталось пресечь такую практику, приводящую к разорению целых семейств, но пока этого сделать не удается, и все состояние жителей Тораджа рано или поздно превращается в десятки съеденных свиней и пышные погребальные почести, как того требуют их верования. Впрочем, если потусторонний мир действительно существует, то эти инвестиции рано или поздно можно будет отбить.
Люди Тораджа вообще любят собираться вместе. Мы с моей женой Людмилой, к примеру, в свое время до хрипоты спорили, сколько людей нам пригласить на свадьбу – 52 или 54 – чтобы осталось хоть немного денег на свадебное путешествие. В Торадже на свадьбу приходят сотни людей, большинство из которых даже не обращает внимания на героев дня. Они терпеливо рассаживаются на специальные помосты вокруг свадебной площади, терпеливо ждут, пока в сопровождении разряженных в национальные костюмы девиц появятся молодожены, пока специальный приглашенный из города тамада произнесет пламенную речь, а потом принимаются за еду, переходящую в обжорство. Организовать свадьбу по-другому – плохой тон, это значит обречь молодую семью на презрение окружающих.
Или вот петушиные бои. Просто удивительно, с какой страстью люди могут предаваться этому, в общем-то, нехитрому развлечению. Для петушиных боев строятся целые площади, с помостами и несколькими рядами трибун: мужчины толпятся вокруг бойцовых петухов, а женщины и дети зачарованно наблюдают бой с окрестных возвышений. К ноге каждого петуха привяжут лезвие, которым он будет сражаться с соперником, и вот тогда люди начинают делать ставки. Поставить можно хоть миллион, если найдутся желающие сделать контр-ставку на ту же сумму. Говорят, здесь есть люди, которые стали на петухах богачами – а есть и те, кто потерял все. К последним относится наш гид по Торадже господин Юнус, который за многие годы безуспешных ставок сделал один безошибочный вывод, которым по страшному секрету поделился с нами: первый бой любого петуха – это его победа. Главное, таким образом, это достать свежего петуха, а с этим у него каждый раз проблема. Свежий петух в стране Тораджа – большая ценность.
Я поставил на черно-белого и с лету выиграл 20 тыс. рупий. Рвался играть еще, создал вмиг целую теорию петушиных войн, и до сих пор жалею, что жена меня оттащила. А так, видимо, я бы эту Тораджу под липку ободрал. А за 20 тыс. в Индонезии разве что порцию супа из петуха съесть можно.
Когда перед перелетом на Папуа мы спросили нашего гида, хотел бы он посетить этот благодатный остров, он немедленно отказался.
- Почему это? – спросили мы. – Там же плюс-минус то же самое?
- Нет, - он внимательно и с каким-то состраданием взглянул мне в глаза, - не то же самое.
И ведь был прав. Папуа – это вообще другой мир. Другая планета и другое время.
До долины реки Балием (Baliem) на индонезийской части острова Папуа долететь сложно, но можно. В другие части острова добраться и вовсе проблематично: дороги нет ни единой, приходится пешком преодолевать горные хребты и бурные реки. Здесь живут аборигены-австралоиды, большинство из которых после Миклухо-Маклая не видели ни одного белого человека, благодаря чему живут вполне счастливо. Лет 60 назад в долине Балием разбился маленький торговый самолет, и пассажиров-голландцев не съели (почему-то), а спасли местные жители, а голландцы рассказали миру про эти места. Сейчас здесь выстроен небольшой городок Вамена (Wamena), в котором существует два-три отеля, столько же ресторанов, закрывающихся на бессрочный обед, и возможность исследовать окрестные деревни с некоторой помощью автомобиля. Автомобили, как и все другие блага цивилизации, сюда завозят только самолетами, потому что ни речных, ни наземных путей в долину Балием не создано.
Вамена – это пограничье между поздне-каменным веком и XXI столетием. По улицам бродит разодетая индонезийская молодежь на шпильках и с мобильными телефонами, а навстречу им бредет папуас с каменным топором, и из одежды на нем только начленник, изготовленный из местной худосочной тыквы. На рынке продают передвижные электрогенераторы и сладкий картофель-батат (единственное, что папуас научился выращивать, и то благодаря пришлым мигрантам). До появления голландцев и индонезийцев местные жители вообще ничего не делали. Сельским хозяйством не занимались, животных разводить не умели, не знали металлов и даже тетиву для своих луков делали из какой-то травы.
Их деревни представляют собой несколько хижин, построенных из кусков дерева и соломы: главный дом для хозяина семейства, несколько одинаковых жилищ для жен и свинарник. Стоимость жены – 4 свиньи, цена свиньи доходит до $1 тыс., так как свиней завозят самолетами, а женщин вокруг полно. Качество и тех, и других, с моей притязательной точки зрения, весьма невысокое. Зато среди местных жителей имеются настоящие олигархи. Мы видели человека, обладающего десятью женами и сотней свиней, нетрудно посчитать его рыночную стоимость. А ходит он, в пример нашим олигархам, в одном начленнике, и не из золота, а из точно такой же тыквы. Да еще пытался мне упорно продать такой же начленник за 15 тыс. рупий, уверяя, что размер имеет значение. Ну, ему лучше знать…
В деревне Дживика (Jiwika) сохранился еще один рудимент каменного века – мумия доисторического папуаса. До недавнего времени наиболее уважаемых покойников папуасы превращали в нетленные мощи, что подтверждал и Миклухо-Маклай. Обвалять в специях, завернуть в пальмовые листья, подвесить над костром, коптить на медленном огне в течение нескольких месяцев, до готовности. Жители Дживики крепко благодарны своим предкам, засолившим эту мумию – ныне она служит источником неиссякаемого дохода от туристов. Аборигенам, собственно, вообще ничего делать не нужно: они собираются вокруг в своих шокирующих одеяниях и глазеют на туристов, а те на них. У многих женщин постарше на руках вместо пальцев обрубки – после смерти каждого близкого родственника им отрубают по одной фаланге. Здесь ни одна женщина не желает смерти своим родственникам.
Еще пару лет назад между соседними деревнями здесь шли ожесточенные войны. И все из-за унана. Дело в том, что человек ведь просто так не умирает, от нечего делать. Он умирает либо от старости - и тогда это понятно и прощается - либо из-за того, что кто-то приготовил ему унан, дьявольское зелье, убивающее все живое. Так вот, когда человек умирает из-за воздействия унана, жители деревни начинают подозревать, что унан явно приготовила одна из соседних деревень. Люди не имеют понятия, как готовится этот унан, но почему-то уверены, что все остальные как раз в курсе дела. Собирают совет старейшин. Происходит следующий разговор:
- Унан приготовили люди деревни Дугум, потому что в позапрошлом году мы убили и съели их свинью, и они сдохнут, но этого нам не простят.
- Нет, этот унан приготовлен людьми Сумпаима, которым мы три года назад подпилили их подвесной мост.
И так далее. В конце концов, решение принято, все сходятся на том, что унан готовила деревня Весапут, и все мужское население (14 человек) собирается в военный поход против коварных весапутцев. Наш гид рассказывал, что в бытность ребенком иногда неделями не мог попасть в миссионерскую школу, потому что тропинка туда проходила через линию фронта между двумя деревнями. Да и сейчас, как что не так, папуасы нередко берут в руки каменный топор и идут бить друг друга, или, в лучшем случае, иммигрантов из Индонезии.
Вот почему, когда проходя по одной из деревень, мы заметили группу папуасов, готовящих снаряжение для военного похода, то слегка всполошились. Лица воинов были исполосаны сажей, а выражение лиц не оставляло никаких шансов людям окрестных населенных пунктов.
- Мыши, - успокоил нас гид. – Они уходят в горы на неделю, чтобы охотиться на мышей.
- Ну и много ли мышей можно убить за неделю? – скептически поинтересовался я.
- Штук 25, - после долгого раздумья сообщил гид.
- 25? И долго они их намерены есть? Я, конечно, извиняюсь, но у нас на родине 25 мышей можно сожрать в один присест и даже не заметить.
- Это большие мыши, - снисходительно пояснил папуас, - они размером с собаку.
Я плох в зоологии, но до конца жизни никто не сможет меня убедить, что существует на свете хоть одна мышь размером с собаку. Это уже и не мышь будет тогда. Но гид был скуден на английскую лексику, и мог только жестами демонстрировать нам гигантские размеры папуасской мыши. Это грело ему душу. В конце концов, он зажмурился от вожделения и руками делал движения, как будто гладит эту воображаемую мышь по ее жирным, мясистым бокам.
Моя жена Людмила сказала, что папуасы «непосредственны, как сама природа». Такими были наши предки много тысячелетий назад. Если бы нас отбросило в те далекие пещерные времена, тамошние люди точно так же, буквально открыв рты, собирались бы вокруг нас гурьбой и смотрели не моргая, забыв обо всех своих делах (если таковые у них вообще имеются). На рынке, при попытке купить немного жареного батата, мы оказались окружены жуткими полуодетыми людоедами, которые испытывали живейший интерес к каждому нашему движению и слову. Один из них сзади ощутимо потрогал меня за волосы, чтобы, видимо, позже умереть от удивления. Еще папуасы очень любят жать руку – долго, секунд по 20, аккуратно щупая ее. Типично людоедская привычка, по-моему.
Но, в принципе, среди папуасов тоже есть умные и глупые, добрые и жадные, уроды и симпатичные. Последних, правда, ощутимо меньше, но это ничего не меняет. Опыт показывает, что даже в Кустанае есть достойные люди – существуют они и на Папуа. Спустя 10-12 веков они постепенно утеряют первобытную непосредственность, поубавится бардака и неразберихи, которые являются основой жизни долины Балием, и среди джунглей прорубят асфальтовую дорогу на большую землю. Правда, к сожалению, одновременно из долины исчезнут подвесные мосты из лиан над бурными реками, деревянные стрелы, каменные топоры и шапки из перьев птицы казуар.
И тогда я снова надену свою пробковую шляпу, закину на плечо сумку и пойду дальше, вглубь джунглей Папуа. Там, в двух неделях пешего хода, куда не летают даже двухместные самолеты миссионеров, лежит страна Асмат. Там люди не знают о существовании Индонезии, строят свои хижины на деревьях и говорят на неизвестном науке языке. Там мыши размером с собаку. Там, именно там, и лежит тот мир, познать который – смысл нашей жизни.
