В черном платке по древнему ИрануВ ночном самолете на Тегеран туристов, кроме нас, не было. Занявшие половину мест иранцы возвращались домой. Из русских кто-то, судя по разговорам, летел к родственникам, остальные – в Бушер, строить атомную электростанцию, ту самую, на которой, как боятся американцы, Иран сможет построить свою ядерную бомбу. 22/4/2005 
В Тегеране оказалось холодно и лежал снег, так что мы решили сразу улететь куда-нибудь на юг и пошли на местные авиалинии в соседний терминал. В Иране самолеты – вполне доступный вид транспорта. Между всеми крупными городами есть по несколько рейсов в день.
Я уже была в платке, который, как и все женщины в самолете, надела перед трапом в тегеранском аэропорту. В Иране все иностранки обязаны выглядеть так же, как и иранки, то есть ходить с покрытой головой. И не только головой. Брюки в Иране тоже не приветствуются. Поверх надо одеть если не пальто или плащ, то хотя бы специальный халат или юбку длиной как минимум до колен. Вскоре оказалось, что и это не последнее условие существования женского пола в этой удивительной стране. В местном аэропорту два отдельных входа: для мужчин и для женщин. Чтобы не потакать дискриминации и шовинизму, я следом за своим другом зашла в мужской. Иранцам, дежурившим у металлоискателя, такое поведение не понравилось, но было поздно: изнутри двери автоматически не открывались. Я знаком предложила охранникам не переживать из-за ерунды. Но они засуетились, быстро разыскали ключ, открыли замок и выпроводили меня наружу, строго показав на соседнюю дверь. За ней оказалась та же рамка, только рядом, углубившись в книжки с арабской вязью, сидели дамы в черных хиджабах и таких же черных накидках до пола.
Кассы тоже мужские и женские. Но они находятся рядом, и из-за большой толпы и суматохи, раздельной покупки билетов никак не получалось.
Исфахан
Ближайший рейс был в Исфахан, что нам очень подходило. Исфахан и Шираз – самые популярные у редких иностранцев города в Иране. Там есть все, что нужно туристам: дворцы, сады, куча древностей, роскошные шиитские мечети и масса недорогих гостиниц.
В Исфахане самое любимое место аборигенов – широкая (для здешних засушливых мест) река посреди города. Если светит солнце, а по-другому в Иране почти никогда не бывает, исфаханцы целыми днями сидят на берегу, устраивают там пикники и играют в карты. Самый известный среди древних мостов через реку – мост Сио-се-Поль из тридцати трех арок. Внутри него, прямо в старой кладке, сделаны маленькие устеленные коврами комнаты с окошками, смотрящими на воду. Там курят отличный яблочный кальян и пьют чай с колотым сахаром.
В пятнадцати минутах ходьбы от Сио-се-Поля – площадь Имама, про которую путеводители говорят, что она в два раза больше Красной площади. Под Имамом подразумевается отец Исламской революции аятолла Хомейни. До Исламской революции она называлась площадь Шаха. Рядом с огромными портретами Хомейни в Иране везде развешаны такие же по величине изображения его последователя аятоллы Хоменеи. Мало того, что старцы носят почти одинаковые имена, рисуют их в одинаковых черных чалмах и очень похожими. Отличаются они тем, что Хоменеи в очках, а Хомейни – без, Хоменеи жив и по сей день, а Хомейни – уже умер. Портрет меньшего размера, который иногда висит рядом с аятоллами, обычно принадлежит действующему президенту Мохаммаду Хатами.
На площади Имама бьют фонтаны и растут кипарисы ярко-желтого цвета. Сюда же выходят мечети Имама и шейха Лутфоллы, дворец Али-Капу и торговые ряды старинного базара.
Главное достоинство здешних продавцов сувениров и ковров, от которых обычно прохода нет в арабских странах, в том, что встречаются они редко. Причем, как и все иранцы, они образованны и безупречно вежливы. На площади Имама к нам подошел человек, сразу сказавший, что он кочевник.
– А вы откуда? – спросил он.
– Из Москвы.
– О, Россия! Достоевский, русская литература! – воскликнул он с таким воодушевлением, что захотелось припомнить ему растерзанного персами Грибоедова. Но мы тоже были вежливы и сдержанно сказали:
– О, Иран, о, Саади.
– Саади в моем сердце, – успокоил нас кочевник и, сильно жестикулируя, продолжил: – Россия, Ринат Дасаев, Лео Яшин…
Тут ответить нам было нечем. Перечислив десяток футболистов, наш собеседник сделал еще один неожиданный переход:
– Кстати, а не хотите ли взглянуть на лучшие в Исфахане ковры?
Мы не хотели и обещали прийти позже. Он не обиделся и дал нам пару своих визиток. К сожалению, слова «кочевник» в них не было. Было только про ковры.
Редкий перс говорит по-английски так, как этот кочевник. В основном местные жители если и выезжали за пределы своей страны, то только однажды – на хадж в Мекку, а большинство – вообще никуда, так что иностранные языки им, по большому счету, ни к чему. Помимо торговцев коврами сказать пару слов по-английски в Иране могут женщины за рулем «Пежо-206» иранской сборки, портье в гостиницах и немусульмане. Последних довольно мало, и живут они в отдельных кварталах, которые среди остальных улиц выделяются чистотой. В Исфахане это армянский район Джульфа. За толстыми каменными заборами много христианских церквей. Они архитектурно похожи на мечети и редко бывают открытыми.
Шираз
Из Исфахана в Шираз летают самолеты и ездят автобусы. Мы выбрали последнее. Семичасовой путь лежал через перевал. Наверху в горах шел снег с дождем. В Ширазе поспевали апельсины. Помимо бесчисленных и очень красивых садов с парками этот город известен мавзолеями персидских поэтов Саади и Хафеза, расположенным неподалеку древнеперсидским городом Персеполисом и развалинами еще более древнего Пасаргада. В них, как на ладони, весь школьный курс истории Древнего мира.
Персеполис был построен Дарием Великим и достраивался при остальных Дариях, Ксерксах и Артаксерксах, пока его не разнес Александр Македонский. К счастью, не до конца. За колоннадами, воротами и барельефами в Персеполисе угадываются очертания дворцов и храмов. От Пасаргада осталось гораздо меньше. Там главное – могила завоевателя Кира Великого и несколько древнеперсидских надписей того же времени.
Мало кто из местных жителей сможет внятно объяснить, что до Персеполиса (иранцы называют это место Тахт-э-Джамшид) из Шираза нужно добираться на автобусе до городка Марвдашт, а последние несколько километров ехать на такси. Оттуда тоже надо долларов за десять ловить машину до Пасаргада, а потом на ней же через Накш-э-Ростам (вырубленные в горе гробницы персидских царей, в том числе и Дария) и Накш-э-Раджаб (просто древние барельефы на скалах) возвращаться обратно в Марвдашт.
Самоистязатели
Когда мы были в Ширазе, там происходило что-то непонятное. С наступлением темноты по улицам стали ходить маленькие демонстрации. Люди пели немелодичные песни и били в большие барабаны фирмы Yamaha, слегка напоминая кришнаитов. К ночи непонятные торжества приобрели размах. Демонстрации стали скапливаться у мечетей. Появились грузовики с транспарантами, написанными куда более замысловатой арабской вязью, чем та, что встречается обычно. Перед мечетями перекрывалось движение, туда подтаскивали аудиоколонки и подсоединяли к ним микрофоны. Размеренный барабанный бой и унылые песни доносились уже отовсюду. В каждой лавке включали телевизор. Оттуда тоже пели и били в барабаны. В руках людей, в центре процессий, появились предметы, похожие на веники, связанные из железных цепей. Они махали этими штуками и в такт барабанному бою опускали их себе на спину, впрочем, довольно бережно.
В этих условных самоистязаниях участвовали только мужчины. Женщины во всем черном стояли на тротуарах и внимательно за ними наблюдали. Выяснить, что это было, удалось только в гостинице. Мы спросили у портье, что творится, и для ясности показали, как бьют в барабан. Он понял сразу.
– Вы знаете, был такой имам Хусейн. Его убили. Это «бдыш-бдыш», – тут он тоже показал, как бьют в барабан, – будет пять ночей до дня убийства и пять после.
Дань памяти имама Хусейна шииты отдавали очень прилежно. Скоро нам объяснили, что означают железные плетки. Такими же тысячу лет назад забили несчастного имама. Когда участвующие в траурных мероприятиях иранцы не стегали себя плеткой, они в том же ритме били себя кулаками в грудь. Это означало, что имам всегда в их сердцах.
Местные каналы показывали шиитов, истязающих себя в мечетях, с утра до вечера. В новостях были прямые включения. Кто-то бил себя до крови, кто-то плакал. На улицах, кстати, били не до крови и не плакали. Если телевизор был в кафе или на вокзале, обязательно находились несколько человек, которые за этими процедурами почитания имама Хусейна следили с интересом.
Бандар-Аббас
Из Шираза мы отправились в Бандар-Аббас - самый большой иранский портовый город на Персидском заливе. Самолет оказался ночной, и по прибытии некстати выяснилось, что заняты все гостиницы приемлемого качества и стоимости. Было далеко за полночь, когда мы стали ловить такси у очередного отеля, где не было свободных номеров, как вдруг на другой стороне дороги остановилась машина, из окна которой нам прокричали:
– Не волнуйтесь, я знаю английский и сейчас вам помогу.
В машине было двое. Того, кто говорил по-английски, звали Торадж. Узнав, что мы из России, он сказал, что лучше мы были бы из Киева. Парень проучился в Киеве несколько месяцев в американской бизнес-школе и застал начало оранжевой революции, которая ему очень понравилась. Наверно, в городе Бандар-Аббасе это был единственный человек, от кого можно было услышать слово «Ющенко».
За рулем оказался водитель его папы-судовладельца. На следующий день Торадж показал нам два отцовских корабля, закинувших сети в нескольких километрах от берега. Сам он вел отдельный бизнес: продавал в Иране телевизоры, привезенные из Арабских Эмиратов. Но даже для Тораджа найти в эту ночь гостиницу в Бандар-Аббасе оказалось делом сложным. Ему пришлось воспользоваться папиными связями. Мой друг Рома был представлен портье как капитан рыболовецкого судна, которого никак нельзя оставить без крыши над головой.
Бандар-Аббас живет своей отдельной портовой жизнью и имеет мало общего с остальным Ираном. По городу слоняется масса индусов, в порту таборами живут афганцы, которым что-то перепадает от таможни. Многие местные жители, особенно на островах – не шииты, а сунниты, о чем свидетельствуют скромные мечети из серого камня. Из-за того, что здесь живет немало арабов, говорит местное население на дикой смеси фарси и арабского, которую обычные персы понимают с трудом.
На следующий день Торадж свозил нас на остров Кешм, с которого мы втроем возвращались на настоящем деревянном пароходе, набитом всей этой пестрой публикой. Перед нами сели два мужчины, которые были одинаково коротко пострижены.
– Смотрите, они из «Хезболлы», – сразу сказал Торадж, не понижая голоса и будучи уверенным, что его никто больше не поймет. Узнал он это, как выяснилось, по тому, что у наших попутчиков были как-то по особенному то ли побриты, то ли подстрижены бороды.
– Что, прямо террористы? - удивилась я. Это было не вполне дипломатично. Террористической «Хезболлу» считают только израильтяне, которых в Иране вроде должны люто ненавидеть. Но Торадж, кажется, был того же мнения.
– Террористы в ливанской «Хезболле». Наша спокойная, – сказал он.
Тут, видно заинтересовавшись беседой, мужчины с одинаковыми бородами повернулись к нам и через Тораджа завели разговор. «Хезболлу» интересовали три вещи: чем православные отличаются от католиков, на сколько процентов мы верим в Рай и будет ли Александр Мостовой играть в чемпионате Европы по футболу.
– Ты им случайно не сказал, что не ходишь в мечеть? - спросила я у Тораджа, когда шииты снова отвернулись.
Дело в том, что в школах детей, которые не ходят в мечеть, бьют палками, поскольку так написано в Коране. Девочкам приходится еще хуже, потому что в Коране есть что-то и про обязательные платки, которые на фарси называются «русари», и про халаты («манту»). Если прийти в школу без платка, то родителей оштрафуют, а до их прихода девочку могут забрать в полицию. В общем, многие в Иране понимают, что шииты и «Хезболла» у власти – это средневековье, но немногие хотят, чтобы произошел какой-нибудь переворот. Тораджу, например, жалко терять свои телевизоры.
Поезд. Салат О-ли-вье
Уезжая из Бандар-Аббаса, мы оказались в совершенно идиотском положении: только приплыв с острова Хормоз, известного хорошо сохранившимся португальским замком эпохи великих географических открытий, вдруг выяснили, что автобуса, на котором мы вечером хотели уехать в город Язд, не существует в принципе, а на единственный поезд мы уже очень сильно опаздываем. На вокзале, куда мы вбежали хорошо, если минут за пять до отправления, ждал новый сюрприз – билетов на этот единственный поезд не было.
Но тут начались какие-то чудесные для обычной иранской неспешности вещи. Кто-то очень быстро разыскал распространителя билетов, который решительно сказал, что попасть на этот поезд уже невозможно. Мы твердо заявили, что нам очень надо, без всякой, в общем-то, надежды. Тогда он нас отвел к главной на вокзале женщине. С ней повторилось то же самое. Между тем, как она сказала, что уехать в Язд у нас никак не получится, и тем, как решила повести к начальнику поезда, прошло полминуты. Но самое «страшное» было впереди. Начальник поезда стоял в гуще толпы таких же безбилетников, который наперебой втолковывали ему то же самое, что собирались сообщить и мы. Вот уж что действительно было невозможно – так это до него добраться. Но тут кто-то из наших сопровождающих протиснулся к нему поближе и прокричал одну фразу, из которой мы разобрали только слово «хориджи» – на фарси это означает «иностранцы».
«Хориджи в поезд», – не глядя на нас, скомандовал начальник поезда и показал на тамбур. Мы вошли. Поезд тронулся. Мелькнула мысль, что поезд примерно такой же, как бардак, благодаря которому мы туда попали. Но нет, это был нормальный поезд из десятка вагонов, с чистыми тамбурами и отдельными купе. Вернее, почти что нормальный поезд. Через полтора часа после отправления он вдруг встал на каком-то полустанке. Вокруг не было ни города, ни поселка – только одноэтажное здание из кирпича, оказавшееся мечетью.
Весь поезд дальнего следования, с расписанием и несколькими сотнями пассажиров остановился около этой мечети на вечернюю молитву. Люди потянулись из вагонов в кирпичный домик. Таких потрясенных безбилетников, какими в тот момент были мы, иранская железная дорога еще не видела. В тамбуре мы просидели недолго – нас сразу позвали в ближайшее купе. В гости. Там уже разместились шесть человек: в иранских поездах вместо третьих полок для багажа – обычные спальные места. Мужчина по имени Мучтапо и его жена неплохо знали английский. Они переводили разговор всем остальным. Вообще все было не так, как должно было быть в поезде «Бандар-Аббас – Язд». Все было, как в поезде «Москва - Севастополь». Все по очереди ходили к проводнику за чаем с подстаканниками. Мы показали иранцам фотографии на цифровом фотоаппарате. Иранцы посмотрели все триста штук. Потом они долго рассказывали друг другу анекдоты. Нам их перевести не смогли, но сами очень смеялись. Затем наши попутчики стали разворачивать свертки с едой. Жена Мучтапо угостила салатом. Вкус показался знакомым.
– У нас это называют о-ли-вье, – с расстановкой произнесла она. Мы сказали, что у нас тоже. В персидском оливье лежало то же самое, что и в русском, в том числе одна штука, английского названия которой жена Мучтапо вспомнить не могла и произнесла на фарси. Это была кол-ба-са.
Сидевшие у окна Хасан и его жена Мулихе решили ложиться спать и сказали, что уступят нам одну из своих полок, а сами вдвоем поместятся на другой. Но тут пришел начальник поезда. Он не дал нам спать на одной полке и забрал в свое купе. Денег с нас наутро взял ровно столько, во сколько обошлись бы билеты. Остальные безбилетники спали в вагоне-ресторане.
Язд. Святилище Чак-чак
Язд, куда наш поезд прибыл утром, известен глинобитным Старым городом и «ветряными башнями» – это часть сложной, сохранившейся с древних времен системы охлаждения воздуха. Еще в ней задействованы так называемые «канаты» – что-то вроде нор в каменистой земле, по которым персы спускали в город скапливающуюся в горах воду. В советском фильме «Тегеран-43» с помощью канатов фашистский агент, которого играл Армен Джигарханян, готовил покушение на Сталина, Рузвельта и Черчилля во время Тегеранской конференции. В Язде всем этим водопроводно-кондиционерным хитростям посвящен Музей воды.
Еще этот город интересен тем, что примерно две тысячи его жителей из примерно трехсот тысяч – зороастрийцы. Неподалеку от Язда в горах находится одна из их главных святынь, которая называется Чак-Чак. Когда мы собрались туда поехать, девушка-портье из нашей гостиницы по имени Митра попросилась с нами. Она была зороастрийкой и религия обязывала ее ездить в Чак-Чак как можно чаще.
Если смотреть с подножья горы, зороастрийское святилище выглядит как какой-нибудь южный советский санаторий. Когда поднимаешься по лестнице, оказывается, что среди небольших кирпичных корпусов современного вида, куда зороастрийцы со всего Ирана съезжаются на Навруз, находится пещера. За медными воротами горит священный огонь, который, как говорят, поддерживается больше двух тысяч лет. Когда мы поднялись туда, за пламенем следил ненадежного вида старик в рваном свитере и мятых штанах. Со стороны было непохоже, что ему можно доверить такую святыню. Наша огнепоклонница подошла к книжному шкафу в углу пещеры и взяла оттуда зороастрийскую священную книгу Авесту. Приняв ее за туристку, старик попробовал отнять, но быстро все понял и снова встал у огня, помешивая золу. Митра минут десять просидела на скамейке перед пламенем, шепча огнепоклоннические молитвы.
В Язде она отвела нас в зороастрийский храм, построенный не так давно одним богатым иранцем-огнепоклонником. Туда был привезен огонь, горевший только полторы тысячи лет. Вообще для посторонних посетителей храм почти всегда закрыт. Митра повела нас в обход. Если подойти к каменному забору с другой стороны, то там есть маленькая калитка для местных зороастрийцев, которые могут ходить через нее молиться, когда им вздумается.
Потом огнепоклонница позвала нас в гости. Дома были ее огнепоклонник-муж, его огнепоклонники-родители и пятилетняя дочка, которая пока что из-за своего возраста огнепоклонницей не считалась. Сначала жизнь интеллигентной семьи огнепоклонников показалась вполне обычной. Они жили в зороастрийском квартале, в детстве ходили в зороастрийские школы, знали язык «пехлеви», на котором написаны их священные книги, смотрели спутниковое телевидение и дружно переживали, что у них, представителей самой древней религии, на родине этой религии всего одно место в парламенте.
Но потом пришел Камран. В этой семье он был главным по религиозным вопросам. Камран тут же повел нас в гости к себе. Его дом напоминал Пушкинский музей в Москве, только в миниатюре. Там были зал, каменные полы, небольшой бельэтаж и маленькие колонны. На самом видном месте висел главный зороастрийский символ на полстены - что-то вроде птицы с тремя рядами перьев. Эти ряды означали зороастрийские заповеди: не делать плохого, не думать о плохом и не говорить плохое.
Потом Камран задрал свитер и показал нам специальное белье, которое полагается носить огнепоклонникам, – льняную рубаху, перевязанную на поясе веревкой. Ее полагается завязывать четырьмя специальными узлами, каждый из которых тоже означает какую-то важную для зороастрийцев вещь. Второй сзади, например, символизировал мир.
Такими же гостеприимными в Язде оказались и шииты. К ним мы попали совсем уж случайно, просто гуляя по старому городу. Посреди хаотичных построек во внутреннем дворе был раскинут огромный шатер, где большая шиитская семья, съехавшаяся на праздник из разных концов Ирана, собиралась тем же вечером отмечать годовщину смерти имама Хусейна. Нас посадили вместе со всеми на ковер, принесли чай, яблоки и апельсины. Несколько слов по-английски знала только одна девушка – студентка исфаханского университета. Она сразу спросила:
- Вы любите имама Хусейна?
Мы вежливо ответили, что у нас на родине о нем, к сожалению, мало что знают. Кажется, девушка не поверила этой удивительной вещи и решила, что просто нас не поняла.
- Как вы думаете, это правильно, что в месяц смерти имама Хусейна мы ходим во всем черном?
Вот это казалось уже совсем неправильным. Я к тому времени уже не раз задавала себе вопрос, почему я с утра до вечера должна таскать на себе платок и черный халат. Утешением было только считать, что Иран – это просто планета Плюк из известного кино «Кин-Дза-Дза». Плюк – чатланская планета, а мы, пацаки, цаки должны носить. Чтобы не транклюкировали. Шииты предложили нам прийти вечером, когда поминание имама Хусейна в их шатре будет в самом разгаре. Мы не решились.
Тегеран. День закрытых дверей
Пробудить в нас добрые чувства к имаму Хусейну было еще можно, пока мы не попали в Тегеран. Нас заранее предупреждали, что это нормальная столица и никакой экзотики вроде древних узких улочек, как в «Тегеране-43», мы там не найдем. Но в то утро, когда мы приехали в этот город, нормальной столицей он не был. Начинался день, когда шииты вспоминали имама Хусейна особенно ожесточенно. Везде ходили люди и стегали себя плетками. На центральных проспектах попадались лужи крови – там только что свершилось жертвоприношение. Двух баранов шииты собирались зарезать прямо в дипломатическом квартале напротив итальянского посольства. Все музеи, все магазины, все кафе и вообще все было по случаю торжеств закрыто.
Когда захотелось есть, мы не нашли ничего лучше, как поймать такси и объяснить нашу проблему водителю. Для него найти, где поесть, оказалось тоже сложной задачей. Сделав несколько кругов по центру, он вдруг остановился у какого-то кафе. Оно тоже не работало, но через стеклянную стену было видно, что внутри кто-то есть. Наш водитель вышел из машины и, показывая на нас, стал что-то объяснять. Потом вернулся и беспомощно развел руками. Но когда мы уже собирались ехать дальше, из кафе выбежал официант, залез в багажник своей машины и вынул оттуда стопку пластиковых коробок с каким-то фаст-фудом. Он догнал нас и молча сунул все это прямо в открытое окно. Денег не взял. Внутри был куриный плов.
Потом пришла очередь водителя. Он великодушно и в основном знаками объяснил, что сейчас бесплатно повезет нас кататься по городу. Мы дали понять, что можно и не бесплатно, но шофер замахал руками. Сначала он поехал куда-то на окраину Тегерана показать улицу, где в обычные дни открыто множество ресторанов. Он назвал их прекрасными. На этой улице было очень грязно. Посреди дороги на спине с кровавой раной на горле лежала только что забитая корова. Потом водитель дал нам по очереди поводить свою машину - старенький Khordo местного производства. Затем поехал к мечети, где всех, кто любит имама Хусейна, угощали чаем, мандаринами и почему-то огурцами.
От нормальной столицы в Тегеране в этот день была одна вещь – метро, хотя в этот день на всех станциях из динамиков тоже доносились песни про имама Хусейна. Метро построили лет двадцать назад, но тегеранцы до сих пор чувствуют себя первооткрывателями. Если обычного жителя Тегерана спросить, где находится метро, он молча покажет вниз, прямо на асфальт. На лице в этот момент отразится чувство сдержанной гордости за свою страну, не понаслышке знакомой с этим чудом света. Поскольку обычные тегеранцы, как правило, говорят только на фарси, добиться от них, используя только английский, чтобы они после этого показали дорогу на станцию, чрезвычайно сложно.
Все, кто вошел в самолет, летевший из Тегерана в Москву, кажется, немного обрадовались встрече друг с другом, хотя, конечно, это были совершенно незнакомые между собой люди. Поднявшись по трапу, все до единой женщины, в том числе и иранки, сделали одно и то же – сняли платки. Вдвойне приятно было затолкать в рюкзак иранский халат.
- Форма одежды вольная! – громко скомандовал кто-то из атомщиков. Мария ЦВЕТКОВА, Газета.Ru
|
