Из Шанхая с надеждой

Именитым эмигрантам-соотечественникам принято до неприличия завидовать. Раскисших слабаков, которые не справились с ностальгией и отработали задний ход, жалеют вдогонку, сквозь пласт истории, недоумевают и презирают одновременно, не шибко вникая, а от какой же собственно загранжизни они дали деру.

25/6/2003

Известно, что Александр Вертинский перечислял гонорары в помощь воюющей Красной Армии. Подтверждением искренности тоски стали ариетки о девочке, нюхающей кокаин, и плачущей Иветте, чья песенка спета. Неврастеничные песенки воспринимались атрибутами депрессивной экзотики. Советский режим с пользой эксплуатировал тему, хотя лиловых негров с арлекинами великий артист вывез сначала с родины за кордон, а потом они репатриировались с ним из Шанхая в Москву.

Получив в 43-м прощение, Вертинский целовал перрон, пропаганда с пользой муссировала и этот эпизод, но лишь посвященные шанхайцы, среди которых была Вера Петровна Обезнюк (Лескова), осевшая в Одессе, знали, что артисту собирали деньги на пальто, пальто просто не было, шанхайский климат позволял экономить на теплой одежде.

В 1947-м из Китая в СССР выехало несколько тысяч русских, три-четыре десятка приняла Одесса. Пополнение было скромным, но заметным. До сих пор вспоминают Бориса Петровича Лескова, родного брата Веры Петровны, преподававшего английский язык в 1-й железнодорожной школе, ныне средняя школа №16. Неподалеку в 57-й школе учил нас произносить сквозьзубное «th» Виктор Михайлович Касьян. Произношение у Касьяна было классическим, даже общаясь с нами, он так и не испортил его. Полуживотные диалоги из американского фильма «Тарзан» мы выкрикивали с акаций стадиона «Спартак» на английском. Касьяна тоже, разумеется, называли Тарзаном. Однажды при огласке поощрений ко дню учителя забывшаяся вожатая прочитала: «Награждается почетной грамотой Виктор Михайлович Тарзан». В почетном прозвище сфокусировали и восхищение, и доверие, и порыв, которому Виктор

Михайлович был подвержен. Мы часто встречали его в Отраде с девушками. Говорили, что в Шанхае Касьян работал продавцом в магазине тканей мануфактуры Косовского на авеню Жофр, он держал фасон и на ироговской. Иногда Касьяна навещал коллега Лесков из 1-й железнодорожной, благо, школы находились неподалеку, их разделяло Куликовое поле.

Лесковы были уроженцами Харбина, который в романах о Колчаке представляют эдаким очагом русской духовности и патриархальности. Так ли Харбин выглядел на самом деле?

До революции Лесковы обитали в селе Шелапугино Читинской области. Семья Кузьмы Семеновича Лескова была впечатляющей - восемь детей, семеро девочек и один парень - Петр Кузьмич Лесков, отец Веры Петровны, тогда просто Верочки. Прадед был священником на Урале, в 1917-м опасались гонений, потому и снялись. Дом в Харбине поставили возле пороховых складов на улице Надеждинской, приобрели лошадей. Петр Кузьмич зарабатывал на хлеб извозом, часто приводил в дом голодных, были и голодные в Харбине, и попрошайки, и налетчики. Мать Веры, происходившая из казачьей семьи, часто скандалила с отцом, не уживалась, дело доходило до потасовок. В 35-м матушка с братиком Веры внезапно уехала в Шанхай. Дед Кузьма Семенович осудил ее по почте, написав: «Аня, ты же знаешь, что ее ждет!» В школу имени Максаковой Веру отвела тетка.

«Меня выкрала тетя Анфиса, - вспоминает Вера Петровна, - передала специально нанятой женщине, и та на поезде отвезла к матери в Шанхай». К тому моменту на шанхайских горизонтах появился отчим Семен Медведев из бывших моряков российского коммерческого флота. Отчим выпивал, домогался семилетней девочки. Вера пожаловалась маме, и та, разгневавшись, выгнала мужа... и дочь.

Спасибо, тетки приютили. Жизнь в Шанхае была невероятно трудной, тетки работали сиделками, лоточницами, другой работы не было, шлепали пешком на другой конец громадного города за дешевым хлебом. Город был поделен на концессии: французскую и английскую. Последняя слыла более достаточной, почему Веру и определили в английскую школу. Но обучение было платным, и дирекция школы похлопотала о переводе способного ребенка в конвент, интернат при католическом монастыре, где малоимущим разрешалось жить и учиться бесплатно. Сестры Доррис или Энтони раз в неделю отпускали в увольнение. Вера убирала у теток комнаты, стирала, они же покупали быстро растущему ребенку одежду.

В 1941-м узнала о нападении Германии на Советский Союз, плакала. Хотела принять монашество, но тетки энергично протестовали, семья-то православная. В советском клубе слушала Вертинского. «Жена у него была высокой и очень красивой, - вспоминает. - На благотворительные концерты в помощь Красной Армии Вертинские привозили малышку в коляске». В коляске сосала пустышку старшая дочь Марианна. Младшая Анастасия, как известно, появилась на свет в 46-м уже в Москве. «Когда Вертинский уезжал с семьей, - говорит Вера Петровна, - его экипировали русские эмигранты, в основном состоятельные люди, Терехов например. Было в Шанхае большое фотоателье Терехова. Помогли и русские евреи, их в торговом Шанхае жило предостаточно».

В 1944-м закончила школу и устроилась в немецкую кондитерскую Крафта, хозяин был женат на русской. После работы училась машинописи и стенографии в английском секторе. Приобретенные навыки позволили устроиться в американскую автобусную фирму «Бас-сервис». Вполне приличная зарплата, правда, в юанях, позволила приодеться и чаще бывать в советском клубе, куда по-прежнему ходила тайком от теток. Там встретила Николая, тоже харбинца, выходца из семьи русских дипломатов, отец его был консулом в городе Чифу. Расписались, родился сынишка, однако Николай пользовался бешеным успехом у дам, и совместная жизнь пошла наперекосяк. Вера забрала грудничка и уехала в Циндао. В ее поступке просматривается некий фатальный выбор: Циндао - мегаполис с пятимиллионным населением, побратим Одессы. Через год вернулась в Шанхай.

В 1947-м разрешили репатриироваться в Советский Союз, багаж принимался в любых объемах без ограничений. Чемоданная лихорадка поразила всю русскую колонию. Уезжали тетки Веры: Евдокия, Таисия, Анфиса, Раиса, Агриппина, только Варвара осталась в Шанхае. 13 ноября 47-го пароход «Ильич» снялся курсом на Находку. По палубе фланировал навеселе экс-муж, аристократическая семейка тоже подалась в большевистскую Россию.

По прибытии в Находку разместили в фильтрационном лагере. В соседнем бараке балаболили пленные японцы, в целом антураж сохранил привычный азиатский мотив. Заметили и соотечественников с фанерными табличками на груди «Я предал Родину». Строгие следователи дотошно выясняли подробности жизни на чужбине, справлялись, кто из родственников служил у Семенова. Правда, кормили бесплатно. Через две недели выдали сухой паек: ржаные сухари и манную кашу для сына. Ночью повели грузиться в теплушки, куда повезут, не объяснили. На станциях Вера меняла вещи на круги замерзшего в мисках молока. Останавливались часто, эшелон подолгу застревал на запасниках неприметных полустанков, до Урала тряслись три недели.

В Березниках устроилась официанткой на азотно-туковый комбинат, кормила всю семью. Экс-муж играл на пианино в привокзальном ресторане и даже пел, от него Березники узнали о бананово-лимонном Сингапуре. Способности позволяли бывшему мужу подрабатывать еще и художником-оформителем при клубе, приработок тратился на барышень и выпивку. После пьяной драки экс-муж угодил в тюрьму, Вера его выкупила.

Между тем матушка Веры вышла замуж в третий раз - за одессита Рудольфа Борисовича. Племянник его пожаловал в Березники и вывез многочисленное семейство в Одессу, гостеприимно поселив на улице Чкалова, угол Канатного переулка.

Исключительно благодаря связям Рудольфа Семеновича устроилась продавцом в магазин художественного фонда, он и сейчас на Ришельевской. Зарплата была двузначной, но зато окружали порядочные люди, художественным руководителем фонда долго работал Генрих Григорьевич Пинский, куплетист, известный в городе еще со времен Владимира Коралли. Генрих Григорьевич купил Рудольфу Семеновичу пальто, отчим, как и Вертинский, был экипирован по-летнему.

В ее трудовой книжке едва ли две странички записей. Для общения с иностранными экипажами в гостинице «Моряк» требовалась этажная номерная со знанием языка, и ее в 70-м приняли. Почему не переводчицей? В фильтрационном лагере Находки уничтожили документы: аттестат с отличными отметками английского конвента и свидетельства об окончании курсов стенографии, тоже, разумеется, английских, вражеских. Поэтому прибавку размером в семь рублей за блестящее знание языка к окладу из 70 целковых Вере Петровне не начисляли. Помимо экипажей на ответственном втором этаже селились слушатели семинаров морской организации ИМКО при ООН и другие ответственные морские люди. Впечатление от нашей плакатной действительности у них складывалось негативное, особенно коробил воинствующий атеизм. Ей было стыдно за историческую советскую родину. Вера Петровна как могла старалась смягчить впечатление, но задушевное сближение пресекали товарищи в штатском, за ней присматривали, она к этому привыкла. Директор гостиницы Николай Баковский уже потом на переломе эпох признался виновато: «Вера, я ничего не мог сказать в твою защиту, я не мог даже тебя поощрить».

Со временем в гостинице появились штатные переводчики с университетскими дипломами и неважным знанием языка, сами гости просили, чтобы переводила заведующая вторым этажом. В 91-м рыночная логика восторжествовала, ее перевели на должность переводчика и... понизили оклад на полмиллиона купонов.

Частенько заезжали и китайцы. Командированных из Народного Китая она располагала к себе, но не к ревизионистской стране. Китайцы доверяли ей, просили добыть дворнягу, чтобы на китайский Новый год, он в феврале, украсить стол. Ситуация была щекотливой, но она вышла из нее достойно, дворняжек от входа гостиницы отвадила с помощью ливерной колбасы в парк имени Ленина.

Сын, для которого она покупала на забайкальских полустанках диски замерзшего молока, болел и рано помер. Она замужем, муж рабочий человек, так что активная жизнь не прошла, она состоялась и даже продолжается. Правда, письма с иностранными марками стали приносить реже. Ее харбинский дядя умер от туберкулеза в Париже. Кто-то из теток проживает в штате Кентукки, она навещала их. Тетки жаловались, что до Никсона жизнь на кентуккщине была легче.

Она же на жизнь не жалуется. С морским капелланом отцом Романом Поправко Вера Петровна часто бывает на судах, приходящих в порты Большой Одессы, филиппинцы целиком доверяются ей, не замечая разницы в возрасте. К китайцам, заполонившим рынки, относится трепетно. «Когда их вижу, - признается, - аж дрожу. Они замечательные, работящие люди». Знакомый китаец Леня, Ли, открывший ресторан на Большой Арнаутской, тоже уроженец Харбина, сказал ей, что здание мануфактуры Чурина сохранилось до сих пор. У Чурина работал бухгалтером ее крестный.

Вера Петровна порывалась позвонить на радио «Шансон», чтобы включили в передачу что-нибудь из репертуара Вертинского. Вертинского можно послушать и в ресторане «Харбин» с дракончиками под крышей-пагодой на проспекте Глушко. Лиловые негры вернулись во второй раз уже с китайцами.

Владимир КАТКЕВИЧ.

ЖИЗНЬ В РИТМЕ САЛЬСЫ Как колумбийцам удалось сохранить свое знаменитое умение радоваться жизни

В ЕВРОПУ – БЕЗ ВИЗ Что должны знать украинцы, чтобы успешно воспользоваться безвизовым режимом с ЕС

ВЫЖИТЬ В ЧУЖОЙ СТРАНЕ Часто незнание иностранных языков и непонимание местных обычаев приводят к недоразумениям