Не плачь обо мне, Аргентина

Самый «белый» город континента

Буэнос-Айрес - огромный город, в нем живет треть 30-миллионного населения Аргентины. Он состоит из двух десятков непохожих районов со своими центрами и особенной жизнью. В Баррио-Норте живут богатые портеньо, там дорогие дома, услужливые полицейские, огромные парки. Ла Бока - яркое, но небезопасное вечером портовое предместье у излучины Параны. Сан-Тельмо - скопление артистических салонов, пыльных, давно не ремонтировавшихся домов и антикварных магазинов. Прежде рабочий квартал Абасто прославлен легендой танго Карлосом Гарделем и теперь стал вполне туристическим.

Прогулку мы советуем начать с исторического Центра города (район так и называется - Centre), с улицы Флорида, которая находится неподалеку от самой широкой в мире городской магистрали Нуэво де Хулио, знаменитой еще символом города - обелиском в честь 50-летия Республики, а также самым известным на континенте оперным театром «Колон». Хотя большая часть Нуэво де Хулио занята бульварами, это не помешало магистрали попасть в книгу рекордов: ее ширина 140 метров, и переходят ее в три приема.

Чтобы хоть как-то развести автомобили и пешеходов, идущая параллельно Нуэво де Хулио улица Флорида сделана пешеходной. Здесь прогулочный и торговый центр города, здесь пахнет кожей, нафталином и дорогими духами, в витринах выставлены тысячи ремней, кошельков и сумок, сшитые по итальянским лекалам шубы из шиншиллы и стриженой нутрии, ковры из коровьих шкур и узорчатые рогожи из грубой овечьей шерсти.

На улице в любое время слоняются портеньо, кричат менялы, сидят на тротуаре торговцы, а вечером играют музыканты и танцуют уличные танцоры танго - тангеро. Вечная толпа по-южному суетлива и шумна, но люди одеты не так кричаще, как в соседней Бразилии. Ярких расцветок почти нет, ярко одеваются только проститутки с перекрестка Парагвай-Сан-Мартин. Сказывается то, что в толпе портеньо трудно увидеть смуглое, а тем более черное лицо. Аргентина - самая «белая» страна континента, индейцы выжили только на севере, у водопадов Игуасу, да и метисов не так много - несколько сот тысяч по всей стране. Портеньо хоть и модники, но модничают по-европейски. Мужчины при галстуках, в строгих костюмах, никаких белых штанов и шорт; если мужчина ходит в белом, он явный приезжий, скорее всего - бразилец.

В конце Флориды начинаются кварталы банков - с разрисованными ругательствами дверями, изуродованные заградительными щитами. Все эти банки лопнувшие или полусдутые. Три года назад песо был равен доллару, потом «аргентинское чудо» закончилось, национальная валюта рухнула, а цены остались прежними, туристы радуются, обманутые вкладчики плачут.

Дойдя до конца Флориды, до авениды де Мажо, свернем направо, зайдем в самое дорогое и самое европейское кафе Tortoni. Его любили Лорка, Пиранделло, Кортасар, Борхес, многие известные певцы и музыканты, ну и вся местная богема, конечно. Должно быть, кафе напоминало всем им Париж, чашка кофе и рюмка коньяка после первого же глотка соединяли континенты. Сейчас по вечерам здесь выступают поэты, джазмены и тангеро. Ну а днем подают все тот же ароматный кофе, штрудели, тирамису, а при желании - колбаски-чорисо с соусом чимичурри. Выпьем кофе, побродим по кафе, посмотрим на фотографии, гравюры и памятные таблички - и пойдем на Плас-дель-Мажо, площадь перед Президентским дворцом.

По-испански название главной площади города звучало бы как «Майо». Но эмигранты из Италии, Греции и Центральной Европы говорили не так чисто, как выходцы из Испании, да и среди испанцев были не только носители кастильского наречия, но и баски с каталонцами, поэтому в конце концов появился аргентинский язык, искаженный испанский - кастельжано. У Президентского «розового» дворца стоят почетные гвардейцы, смена караула каждые два часа. Но гвардейцев лучше рассматривать на углу де Мажо и Хулио А. Рока или у флагштока на спуске с Плаза Сан-Мартин, когда они поднимают и снимают государственный флаг (в семь часов каждое утро и каждый вечер).

По улице Боливар пойдем в район Сан-Тельмо. Улицы в старых районах Буэнос-Айреса разные - то загазованные, грязные, то ухоженные, с бульварчиком посередине, одна сменяет другую, и нет в этой смене никакого порядка. То вдруг откроется островок роскоши, сквер, кофейное затишье, колониальных времен аркада, а свернул за угол - пыль и смрад автострады.

В парках и скверах удивляют деревья с очень толстым, расползшимся стволом - умбу, древесина у дерева пористая, как будто гнилая, лезвие ножа легко погружается до рукояти, стоит лишь ткнуть, но живут умбу долго, сотни лет. Но главное дерево Байреса - жакаранда, в середине октября город покрывается сиреневыми цветами, которые расцветают еще на голых деревьях. Жакаранды - предвестницы окончания дождливого периода и будущей 35-градусной жары.

В Сан-Тельмо стоит зайти в исторический кафедральный собор на улице Дефенса, отдохнуть в танго-баре и поглазеть на выставленные в антикварных магазинах вещицы, после кризиса антиквариат в Буэнос-Айресе неправдоподобно дешев. Возле Плаза Доррего - православная церковь, а вдалеке под холмом - футбольный стадион, где начинал выступать Марадона. Это уже район Ла Бока.

На самом деле Марадона не сразу начал играть на стадионе, а играл, как и нынешние мальчишки, на зажатых между бараками пустырях. Ла Бока - район портовых рабочих. Сто лет назад здесь жили итальянцы и евреи, а сейчас на части отвоеванного у нищеты пространства поселились художники. Несмотря на ветхость зданий и донельзя гнилую воду в реке, Ла Бока - самый артистический район Байреса. Большинство старых домов здесь обиты рифленым разноцветным железом с использованных судовых контейнеров, и вот это разноцветье и привлекло художников. До кризиса по вечерам в Ла Бока открывались рестораны, заполночь оркестры играли классические танго, а барды пели грустные блатные песенки. Сейчас многие рестораны разорились, туристический треугольник ограничен несколькими короткими улицами, задумаете пойти в глубь района - кто-нибудь обязательно предупредит, что туристическая зона кончилась и пора сеньорам озаботиться сохранностью фотоаппарата и кошелька. Поздним вечером можно погулять все по той же Флориде или, что еще лучше, в районе Реколето, у стен одноименного кладбища.

На самое богатое в стране (да и на континенте) кладбище, огромный каменный город в городе, интересно днем сходить на экскурсию, побывать, например, у могилы народной святой Эвиты Перон. Любой гид расскажет о ее неординарной жизни и ранней смерти, а также о приключениях тела, которое по политическим причинам двадцать лет путешествовало по Европе и которое потом еще дважды выкрадывали. На склепе надпись «Эвита - ты душа нашей страны» и подпись «Все». Но вечером портеньо забывают, что рядом царство мертвых. Они сидят в ресторанчиках с видом на бульвары у кладбищенской стены, веселятся, танцуют. Именно здесь танцуют лучшие уличные тангеро.

Гаучо погубила вилка

«Гаучо» на языке индейцев-гуарани означает «сирота». Первые пастухи-европейцы в аргентинских пампасах и были неприкаянными сиротами, пожизненными неудачниками. Но со временем суровая жизнь вывела особую породу гордых, умелых и смелых сорвиголов-гаучо.

Первозданная пампа представляла собой абсолютно ровную поверхность, здесь не было ни лесов, ни гор, ни рек, только полутораметровой высоты вечнозеленая трава от горизонта до горизонта. Двести лет слава аргентинского мяса была так сильна, что до сих пор нет-нет да и услышишь утверждение, что мясо аргентинских коров лучшее в мире, хотя давно уже вся пампа распахана и как далеко ни уезжай от Буэнос-Айреса, а до самой гористой Патагонии так и не встретишь и намека на легендарные пампасы из старых книжек, и коров теперь фермеры откармливают комбикормами, сеном и кукурузой и пичкают гормонами и антибиотиками, как и повсюду.

До начала XIX века пампа начиналась сразу за городской чертой Буэнос-Айреса. Повсюду паслись стада, а земля оставалась нетронутой - зерно в Аргентину ввозили из США. Зато мяса было так много, что ценились только шкуры, а из туши вырезали лучшие куски и остальное или отдавали бесплатно, или выбрасывали. Баранину привередливые аргентинцы не ели вовсе, использовали только шерсть, а туши приспособили вместо топлива. Вывозили из страны только живой скот, солонину и сушеное мясо. Положение изменилось, когда был открыт способ сохранения мяса в мороженом виде. Случилось это в 1882 году, и именно тогда начался бурный рост аргентинской столицы.

Но долго еще мясо практически ничего не стоило. Вот как описывает один из путешественников конца XIX века способы приготовления «мяса в коже»: «Целого быка, только потрошенного, зарывают в яму и разводят над ним костер, бык скорее преет, чем жарится в своей коже, и выходит поистине неподражаемое, вкусное, мягкое кушанье». В разные годы потребление мяса аргентинцами колебалось от 135 до 150 килограммов в год на каждого - от младенца до глубокого старика. И это больше, чем где бы то ни было в мире.

Всем богатством гаучо были островерхая шапка, спасавший от слепней шейный платок, широкие штаны, кожаная куртка, драное одеяло, приклепанные к широкому поясу серебряные монеты, нож, лассо, плетка с зашитым в кожу свинцом и кистень-бровеадорес. Ели они, отрезая ножом ломти с насаженного на вертел мяса, а спали на травяной подстилке, завернувшись в одеяло. В конце концов, как утверждают аргентинцы, гаучо погубила вилка. Как только гаучо немного разбогатели, попробовали перенять привычки портеньо и воспользовались вилкой, к вилке понадобилась тарелка, к тарелке стол, к столу дом. И превратились прежде вольные пастухи в подневольных арендаторов.

Конечно, вилка - это просто доходчивый образ. На самом деле гаучо уничтожили банки. Сначала банкиры скупили всю землю, потом поняли, что выгоднее ее распахать и засеять пшеницей, а коров выращивать на европейского образца фермах. Какое-то время выносливых гаучо использовали в гражданских войнах, но когда войны кончились, настоящие гаучо исчезли. Сейчас ряженые гаучо в окрестностях Буэнос-Айреса работают только для туристов. А от настоящих гаучо осталась только островерхая шапка на гербе Аргентины.

Натиск страсти

Танго - открыто сексуальный танец. В начале прошлого века его запрещали как аморальный. Впрочем, и сейчас некоторые переплетения ног и касания удивляют откровенностью. Темы текстов танго сплошь грустные: неразделенная любовь, отчаяние, ревность - поэтому во время танца в Аргентине никто не улыбается, танцорам полагается грустить, едва сдерживать и продолжать сексуальный натиск на партнера. Портеньо утверждают, что танго в современном виде возникло в районе Ла Бока. Якобы моряки в очереди в публичный дом, чтобы скрасить ожидание, танцевали друг с другом. Как бы то ни было, сейчас «мужского» танго не увидишь.

Легенда танго - исполнитель Карлос Гардель. Он не писал музыки и текстов, но, как говорят портеньо, «со временем Карлос поет все лучше». Весной 1917-го он исполнил танго Mi noche triste - и на следующий день проснулся знаменитым (это не литературный штамп, так и было). В вольном переводе текст первого куплета такой:

«Я тебя люблю больше жизни,
Хотя ты поранила мне душу
и оставила шипы в сердце,
Все равно я буду вечно любить тебя,
И вечно ты будешь меня радовать,
но только во сне,
Будешь обжигать меня,
но только во сне,
А когда проснусь,
не будет мне утешения,
Потому что ты забыла меня».

Ничего особенного, но Аргентина до сих пор рыдает. Тем более что Карлос Гардель погиб молодым - разбился при посадке самолета в Сан-Паулу.

Все большие танго-клубы в Байресе рассчитаны на туристов. Лучшим из туристических считается танго-дворец «Сеньор Танго» в районе Абасто с памятником Гарделю у входа.

Потерянный рай у «Большой воды»

Влажный лес у водопадов Игуасу только внешне похож на тропический. Нет, это еще не тропики. Лес уже непроходимый, но светлый, и среди растений нет ни одного паразита, листва высоких деревьев пропускает свет и дает жить всем, кто вьется, ходит, ползает, прыгает и летает внизу. В Национальном парке Игуасу живут 47 животных и 437 видов птиц. Увидеть можно многих птиц и прикормленных оцелотов, тапиров, пампасских оленей, обезьян-игрунков, вискашей, змей, игуан и, если повезет, броненосцев и ленивцев. Вода в Паране на вкус сладкая, в ней не хватает соли. Поэтому вокруг туристов всегда кружатся бабочки. Они охотно садятся на руки, на лицо, трут усиками соленую человеческую кожу и не улетают, пока не вспугнешь.

Игуасу на языке индейцев-гуарани означает «Большая вода». Водопады действительно мощные, гораздо мощнее Ниагарского. Долгое время осмотр водопадов был доступен только с бразильской стороны. Оттуда виден главный водопад «Глотка дьявола» и выгибающиеся дугой каскады. Сами каскады - а это около трех километров маршрута и почти триста больших и малых водопадов - находятся на аргентинской стороне.

В 18 километрах от водопадов находится город Игуасу. На высоком берегу Параны смотровая площадка, откуда видны три пограничных столба расцвеченных в национальные цвета трех стран. Здесь сходятся границы Аргентины, Бразилии и Парагвая. В аргентинском Игуасу живут три тысячи человек, в бразильском Фоз-де-Игуасу - 300 тысяч, а в парагвайском Дель-Эсте - 120 тысяч. Граждане этих стран могут перемещаться через границы без виз, чего не скажешь о наших туристах. Если есть желание попасть на бразильскую сторону, о визе надо позаботиться заранее.

В 250 километрах от водопадов, в Сан-Игнасио, находятся развалины иезуитских миссий. В XVII веке в этих местах иезуиты попытались цивилизовать индейцев гуарани и создали идеальное, по их мнению, государство. Это единственное в своем роде государство просуществовало 70 лет, пока его не уничтожили португальцы, испанцы и злые латифундисты. Иезуиты построили два десятка образцовых деревень с каменными домами, мощеными улицами и площадями, регулярными садами, церквями, кладбищами. Индейцев учили всему, ведь они не умели не только работать, но и драться, носить одежду, убирать дома, мыться. Миссионеры учили их молиться, есть «правильную» пищу, «правильно» заниматься сексом и ходить в туалет. По заведенному распорядку индейцы работали полтора часа в день на полях и в саду, больше они не выдерживали, а оставшееся время стояли на коленях и молились.

В известном фильме «Миссия» (США, 1984) иезуиты показаны как бессребреники, а жизнь в «миссиях» как полукоммунистический рай. Однако достаточно побывать в реальной деревне гуарани, чтобы понять, что и через триста лет индейцы не желают принимать чуждую им цивилизацию и живут в подаренных благотворителями домах только потому, что прежний их мир безвозвратно уничтожен.