ЭСПЕРАНТО: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬКогда я был маленьким, мне говорили: «Не бойся спрашивать дорогу. Используй свой язык, и ты доберешься до края света». Однако уже через несколько километров пути оказывалось, что там пользуются другим языком. Поэтому и обращаться к кому-либо на улице было бесполезно. Мне говорили: «Чтобы общаться с иностранцами, учи иностранные языки в школе». Но я заметил, что 90 процентов взрослых не могут полностью выразить то, что они хотят, на том языке, который они изучали в школе. 31/1/2010 Мне говорили: «Зная английский язык, ты сможешь быть понятым в любой точке земного шара». Но я видел однажды, как в одной испанской деревне столкнулись два автомобиля: французский и шведский; и водители не смогли объясниться ни друг с другом, ни с полицейским. В маленьком таиландском городке я видел одного туриста, отчаянно пытавшегося рассказать о своих симптомах местному врачу – но напрасно. В течение долгого времени я работал для ООН и ВОЗ (Всемирной организации здравоохранения) на всех пяти континентах, и могу засвидетельствовать, что и в Гватемале, и в Болгарии, и в Конго, и в Японии, и во многих других странах английский язык практически бесполезен вне больших гостиниц и аэропортов.
Мне говорили: «Благодаря переводам, культурные ценности даже наиболее удаленных народов теперь доступны каждому». Однако когда я сравнил переводы с оригиналами, я нашел столько пропусков, несоответствий и искажений смысла, что я пришел к следующему выводу: переводить на наши языки на самом деле означает обманывать.
В западных странах мне говорили, что они хотят помочь странам третьего мира, одновременно уважая местные обычаи и культуру. Однако я видел, что использование английского и французского языков сопровождается сильнейшим культурным давлением. Я видел, что без учета «языкового достоинства» других людей, мы с самого начала старается навязать им наш язык, чтобы разговаривать с ними. И я был свидетелем множества проблем, возникших при обучении местных кадров, поскольку специалисты из западных стран не знают местных языков, а учебников на этих языках просто не существует.
Мне говорили: «Общественное образование для всех гарантирует равенство возможностей для детей всех классов». А я видел, особенно в странах третьего мира, что богатые семьи посылают своих детей в Англию и США для изучения английского языка; и я видел народные массы, буквально закованные цепями собственного языка, задавленные той или иной пропагандой, без какой-либо внешней перспективы, народы, которые (опять же с помощью языка) насильно удерживают в состоянии социальной и экономической отсталости.
Мне говорили: «Затея с эсперанто позорно провалилась». Однако я был свидетелем того, как в одной европейской горной деревне дети местных жителей свободно разговаривают с японскими туристами только после шести месяцев обучения этому языку.
Мне говорили: «В эсперанто отсутствует человеческий фактор». Я изучал этот язык, я читал стихи и слушал песни на этом языке. На этом языке мне поверяли свои заветные мысли бразильцы, китайцы, иранцы, поляки и даже один юноша из Узбекистана. И вот я – некогда профессиональный переводчик – должен признаться, что эти беседы были самыми непосредственными и глубокими, которые я когда-либо вел на иностранном языке.
Мне говорили: «Эсперанто – это конец всякой культуры». Однако, когда в странах Восточной Европы, Азии, Латинской Америки меня принимали эсперантисты, я всякий раз убеждался, что практически все они более развиты в культурном отношении, чем их соотечественники того же социального слоя. И когда я присутствовал на международных дебатах, которые проводились на этом языке, на меня всякий раз большое впечатление производил их поистине высокий интеллектуальный уровень.
Разумеется, я говорил об этом с людьми, которые меня окружали. Я говорил им: «Послушайте! Смотрите! Вот что-то экстраординарное: язык, который действительно решает проблему коммуникации между народами. Я видел, как венгр и кореец обсуждали на этом языке философские и политические вопросы, причем с невероятной легкостью, несмотря на то, что со времени начала обучения этому языку прошло только два года. Я видел то и это, и еще вот это...»
Однако мне возражали: «Это несерьезно. И, кроме того, этот язык искусственный».
Я не понимаю. Когда яркие чувства человека, его побуждения, тончайшие оттенки его мысли выражаются непосредственно с помощью языка, рожденного в результате удачного скрещивания многих национальных языков, мне говорят: «Он искусственный!» Но я видел, путешествуя по свету, как люди в отчаянии оставляли какую-либо надежду поговорить с теми, кто населяет страну, через которую они проезжали или в которой они находились. Я много раз был свидетелем объяснений с помощью жестов, что нередко приводило к нелепому непониманию. Я видел людей, которые жадно стремились к культуре, однако языковые барьеры не позволили им прочесть столь необходимые им книги.
Я видел огромное число людей, потративших более 6-7 лет на изучение какого-либо языка, которые при разговоре спотыкались на каждом шагу, были не в состоянии найти нужное слово, имели чудовищное произношение и пытаясь что-то выразить, полностью теряли нить разговора. Я был свидетелем того, как языковое неравенство и даже дискриминация процветали во всем мире. Я видел дипломатов и специалистов, говорящих в микрофоны и слышащих через наушники голос, совершенно отличный от голосов их действительных партнеров по переговорам. И это вы называете «естественной коммуникацией»? Неужели искусство решения проблем с учетом как интеллектуальных, так и эмоциональных аспектов более не свойственно человеческой природе?
Мне говорили многое, однако я чувствовал, что все это не то. Поэтому я сбит с толку и блуждаю в замешательстве в этом обществе, которое декларирует право каждого на общение с другими людьми. И я не могу понять: то ли меня намеренно обманывают, то ли я сошел с ума.
«Заграница» №15, 1999 г. Клод ПИРОН, Женева. Перевод с эсперанто Евгении ЗВЕРЕВОЙ.
|