«А там – на четверть бывший наш народ» – 3
15/1/2002 Молодежь
В Харькове Борис Венгерович работал в строительно-монтажном управлении по прокладке кабелей и монтажу АТС. Числился инженером, однако играл далеко не последнюю роль: от него напрямую зависели руководители районных телефонных станций. Его задабривали, носили подарки, не забывали поздравить с любой датой, лишь бы расположить его и «выбить» затем тысячу-другую телефонных номеров.
Но вот однажды красавица-жена Надежда категорично ему заявила:
– Боря, я хочу ребенка.
Он понял, что за этим стоит эмиграция в Израиль. Ибо только там, как уверяла реклама, супруги могут обрести счастье называться родителями.
Они прилетели в Тель-Авив, и пока Борис занимался багажом, Надя отвечала на вопросы сотрудника Министерства абсорбции:
– В каком городе живут ваши родители, близкие?
– У нас нет здесь ни родных, ни близких.
– Понимаю. Тогда где обосновались ваши друзья, знакомые?
– Их у нас тоже нет.
Результатом этого опроса стало то, что их поселили в каком-то горном ауле, к тому же – на Голанских высотах. Чего было в избытке, так это горного воздуха и родниковой воды, а из соседей – нейтральный Ливан внизу и отнюдь не дружественная Сирия.
Когда жена уезжала в Цфат на процедуры, Борис садился в шезлонг и включал транзисторный приемник. Больше занять себя было нечем.
Приемник был мощный: Борис сам начинил рижский ВЭФ новейшими полупроводниками и конденсаторами, снабдил его мощной антенной, и теперь старенький транзистор буквально задыхался от обилия станций.
Как-то в сумерках Боря поймал заинтересовавшее его сообщение: украинские саперы занялись разминированием Голанских высот со стороны Ливана. «Молодцы,– похвалил про себя Боря земляков и подумал: «Кто и когда займется разминированием Голанских высот со стороны Израиля?..»
И вдруг отчаянная мысль пронзила его с головы до пят: этим человеком станет он – Борис. В самом деле, о Голанских высотах здесь забыли так же, как и о ливано-израильской войне. Внимание израильского общества было приковано к Палестине и связанной с ней интифадой.
Значит, надо действовать. Борис вновь модернизировал свой чудо-транзистор, который на этот раз превратился в миноискатель, сел на велосипед и поехал в сторону минных полей. Опустив антенну книзу, стал посылать радиосигналы, и мины характерным писком стали обнаруживать себя. А это – самое главное, ибо «засветившаяся» мина уже не мина. Остальное – дело техники.
Убедившись в эффективности своего аппарата, Борис пишет письмо премьеру Эхуду Бараку, в котором он излагает свой план и предлагает помощь.
Мне неловко сказать ему о том, что все это попахивает кустарщиной, и премьер-министр вряд ли... Но сказать так – значит лишить его смысла жизни на новом месте.
И я молчу, ибо вижу: он носится с этой идеей, которая наполнила его жизнь и смыслом, и содержанием...
В Израиле всюду слышна русская речь. Я слышал ее на Мертвом, Красном и Средиземном морях, в роскошном Тель-Авиве, скромной Хайфе, великолепном Иерусалиме. И я нисколько не удивился, когда в Араде ко мне подошли два парня и, глядя на мой пакет с логотипом Киевского ЦУМа, спросили:
– Вы, часом, не с Украины?
– Более того, – сказал я, – из ее столицы.
Они заметно оживились, справились, когда мне улетать обратно. Так я познакомился с Вадимом и Николаем, приехавшими в Израиль на заработки из Кременчуга. Интерес ко мне у них возник потому, что через месяц истекал их контракт с работодателем, а офис работодателя, находится как раз в Киеве. Так что ребятам, можно сказать, повезло: я взял их заявления и клятвенно пообещал передать их по назначению.
Было видно, что ребята из рабочих. Оказалось – водители. В Кременчуге они перегоняли новенькие КРАЗы. Платили мало, а то и вовсе не платили, и потому их жены и дети прозябали в нужде. А потом в газете наткнулись на неброское объявление: «Требуются водители первого класса категории «С»«. Позвонили в Киев, там дали адрес.
– Поверите, – говорит Вадим, – у нас не было денег даже на билет. Взяли мотоцикл в «Сельхозтехнике» и примчались в столицу. Нам говорят: работа за границей, платить будем хорошо. Ну, мы тут же контракт и подписали.
– Спешка у них была такая, – подхватывает Николай, – что за считанные дни и загранпаспорта выдали, и визы открыли.
Когда они прибыли в Арад, а оттуда на Мертвое море, им объяснили, что за работа: возить соль Мертвого моря на завод по ее обогащению и переработке.
Приехали к карьеру – вокруг ни души. Оказалось, что раньше здесь работали палестинские и иорданские арабы. Когда палестино-израильские отношения обострились, арабам запретили работать на еврейских предприятиях.
– А что же у них в Израиле водителей не нашлось? – спрашиваю я.
– Им не выгодно брать израильтян – платить надо много...
Работали помногу, с утра и до позднего вечера. Но уже первая получка выглядела абсолютной фантастикой – тысяча долларов! Через банк «Леуми» переслали деньги семьям. Потом за второй месяц, за третий...
Когда жены прислали им свои фотографии, ребята их не узнали: вместо дешевых курток и вязаных шапочек, на женах ладно сидели меховые шубы и шапки из песца.
Год пролетел незаметно, а ребятам так не хочется уезжать обратно...
– Еще бы один годок, – мечтательно говорит Николай, – и все проблемы решились бы. И «евроремонт», и иномарка, и отдых в какой-нибудь Турции...
Я сдержал свое слово.
Святое
Если Иерусалим особое место в Израиле, то музей Яд Вашем – особое место в Иерусалиме. В переводе с иврита Яд Вашем – имя и память...
По-моему, это самый жуткий музей на земле: здесь запечатлены все места, связанные с истреблением евреев. После визита сюда неделю-другую надо приходить в себя. Жутко и больно слышать, как произносится имя убитого еврейского ребенка, жутко и больно видеть, как на импровизированном небе вспыхивает яркая звездочка. Звездочка есть, ребенка – нет...
Страшно читать названия немецких концлагерей, слышать выкрики немецких палачей... Но что это? Тут же, в музее, не в записи, а наяву я слышу немецкую речь – это автобус привез немецких туристов. Германские туристы смотрят и фотографируют, слушают и записывают рассказ о том, что натворили их деды и отцы в прошедшей войне...
Я иду по Аллее Праведников и встречаю немецкое имя: Оскар Шиндлер. Тот самый, что стал известен миру благодаря блестящему фильму Стивена Спилберга. В честь Шиндлера высажено высокое дерево, установлена медная табличка с его именем. Дерево и табличка, по традиции иудеев, обрамлены горсткой камней.
Чем дальше иду я по Аллее Праведников, тем чаще встречаю украинские фамилии и имена: митрополит Андрей Шептицкий, Митрофан Ус, Иван Стебельский, Елена Григоришина, Мария Бабич, Александра Дудко, Иван Яцюк... Деревьями увековечены и украинские семьи – Ивана Ладунчика, Николая Кравца, Петра Семенива...
Научный сотрудник музея Яд Вашем историк Арон Вайс, спасенный в годы войны украинской семьей, показывает мне документ – хорошо сохранившийся плакат на украинском языке. Он гласит: «Так буде з кожним, хто допоможе еврею...» А дальше список казненных наших соотечественников.
– Этот плакат, – говорит доктор Арон Вайс, – держали в руках оба ваших президента, когда приезжали в Израиль. Я видел слезы на их глазах...
После посещения Яд Вашем, я вливаюсь в ряды паломников и поднимаюсь на Голгофу. Отсчитываю ступени: девять, девятнадцать, двадцать девять... Вот и последняя. Стоп. Все, что произошло здесь две тысячи лет назад, становится осязаемым и зримым. Я вижу отрешенные лица мужчин и залитые слезами лица женщин, то тут, то там падают в обморок монашки из Польши, Италии, содрогаются в сдавленной истерике игуменьи Греции, Украины, России...
Стоя на Голгофе (звучит-то как!), понимаешь: все, что написано в Библии, – не плод воображения ее безызвестного автора. Все это было.
Рядом с христианскими стоят святыни других религий: иудейская Стена Плача, исламские мечети Омара и Аль-Акса. Здесь тоже можно услышать много интересных вещей. Но самое удивительное заключается в том, что святыни столь непохожих и во многом противоречивых религий веками живут в добром соседстве.
Анатолий СИГАЛОВ.
|
