Каждый несет свой крестМы были знакомы с этой семьей всю жизнь. Мила работала в сберкассе (тогда еще были сберкассы), а Жора – парикмахером. «Женский мастер» – с гордостью говорил он всем. Вечно сопливый Марик ходил в садик. Жили они в нашей коммуналке на Степановской за вокзалом и дружно ругали соседа – матерщинника и пьяницу. Денег хватало, но в обрез – зарплаты были маленькие. Выпив, Жорка намекал, что на работе его затирают «по графе». И вообще предприимчивому человеку «здесь» развернуться негде. Милка шикала на него – неудачная жоркинa фарцовка стоила тестю-ветерану многодневных хождений «по инстанциям». Но за столом Жорку понимали и наливали по новой. 15/12/2001 Так и жили – как все. Но однажды, вернувшись из садика с разбитым носом, Марик спросил: «Мам, а мы правда – жиды?». «Да, – просто ответила Милка, – Правда». С этого момента вопрос национального самоопределения для Марика Вайнштейна был решен. И, как оказалось впоследствии, для всей семьи – тоже.
Сперва они выехали в Израиль. Годы были глухие, и вести «с горы Сион» доходили редко и с запозданием. Спустя пару лет, случайно, мы узнали, что в Израиле Вайнштейны работают в киббуце. Выращивают поросят и апельсины. Еще через год общий знакомый привез весточку из Германии – по какой-то таинственной программе «восстановления еврейского генофонда» они перебрались в Мюнхен. Там сидят на «велфере».
Прошло еще пару лет. Но только мы начали забывать об одиссее Вайнштейнов, как вдруг как-то вечером позвонила Мира Львовна, Милкина мама, и начала спрашивать, как отправить посылку с лекарствами в Америку. Отправляла она все – и от головы, и от живота – резонно заметив, что жизнь долгая, когда что заболит неведомо, а за все про все врача вызывать – так это надо было в Киеве оставаться. Так мы узнали, что Милка с Мариком все еще сидят в Германии, а Жорик пытается зацепиться в Штатах. Но это трудно, так как язык он учил немецкий...
С тех пор прошло пятнадцать лет. Мы потеряли семейство Вайнштейнов из виду – Александр Иосифович, тесть-ветеран, умер, а Мира Львовна переехала к сестре в Гомель. Соседи по старенькому дому на Степановской потихоньку разъехались по всему Киеву, капельками растворившись в людском море. Иногда, случайно столкнувшись в метро или на рынке, мы обменивались общими воспоминаниями, нет-нет, да и помянув уехавших Вайнштейнов.
И вот однажды к нам в дом принесли пухлый заграничный конверт. На ярких фотографиях были постаревшие Милка с Жорой, длинный тощий Марик с какой-то девочкой, двое ребятишек, собака, симпатичный домик, машина... Милка писала нам всем. Живут они в небольшом городке на востоке Австралии. У них собственный коттедж и две машины. Правда, квартал не очень престижный – там селятся аборигены, а они лентяи и неряхи. Денег хватает, но в обрез – жизнь дорогая. Мила работает кассиром на почте, принимает-выдает деньги по переводам. Жора работает в местной парикмахерской, а Марик у него учеником. Будет женским мастером. Да, Марик женился. Взял хорошую еврейскую девочку, они в Киеве жили в том старинном доме на углу Красноармейской и Саксаганского. В этом году их старшенькая – Энни – идет в школу...
Когда-то, давным-давно, бабушка рассказала мне одну историю. Вроде бы жил-был на земле человек, которому жизнь его казалась слишком тяжелой. И он все жаловался: «Господи, за что мне такой крест?» Так вот, явился к нему однажды во сне ангел и сказал: «Хватит жаловаться – полетели крест тебе другой выбирать!» Короче, прилетели, а там крестов лежит – видимо-невидимо. Это, значит, место такое было, где кресты всех людей ночью лежали. А поутру каждый взваливал на себя свой крест и нес его, так сказать, по жизни. Стал человек ходить да примеряться: тот крест тяжелый, этот полегче, да неудобный, а вон тот – весь в сучьях... В общем, долго выбирал. Наконец, выбрал – так, по плечу вроде бы крест. Беру, говорит, вот этот подходит. Улыбнулся ангел: «Так ты же выбрал СВОЙ крест!»
Такая вот жизнь.
Екатерина ФЕРЕНЕЦ.

|